Эрл Гарднер - Дело смеющейся гориллы
Он затормозил у ступенек парадного входа.
Каменное крыльцо было залито ослепительным светом. Где-то позади захлебывались диким лаем собаки.
Мейсон заглушил мотор, выключил фары и, открыв дверцу, пошел вокруг машины, чтобы помочь выйти Делле. Она, не дожидаясь его, сама распахнула дверцу и быстро взбежала наверх по ступенькам каменной лестницы.
Огромная дверь особняка отворилась, и появился Натан Фэллон.
— Добро пожаловать в Стоунхендж, — поприветствовал он гостей.
— Стоунхендж? — удивленно переспросила Делла Стрит.
— Да, именно так называется особняк, — ответил Фэллон, — он довольно большой, мисс Стрит. Здесь достаточно места для удовлетворения всех потребностей мистера Эддикса — для приема гостей, для работы, для экспериментов с животными.
— Да, кстати, а с какой целью проводятся эксперименты, о которых вы упомянули? — спросил Мейсон.
Натан Фэллон больше не пытался демонстрировать любезность. Он перестал улыбаться и молча посмотрел на Мейсона сквозь толстые линзы своих очков.
— Не ваше дело, — отрезал он.
На мгновение воцарилась тишина, затем Натан Фэллон сделал шаг назад и жестом пригласил их войти.
— Прошу вас, — произнес он.
Они вошли в гостиную, в могучем тяжеловесном убранстве которой варьировался все тот же мотив федеральной тюрьмы.
Справа в дверях отдернулась портьера — там стоял, наблюдая за ними, худощавый человек.
У него были серо-голубые, абсолютно ничего не выражающие глаза — такие большие, что, когда он моргал, веки, казалось, опускались неестественно медленно, как у совы. Затем, когда огромные выпуклые глаза вновь открывались, они напоминали объективы двух фотоаппаратов, снимающих все происходящее на пленку.
— Добрый вечер, — произнес мужчина, неуловимой интонацией ясно дав понять, что это не обычное приветствие, а утомительная пустая формальность.
— Разрешите представить вам мистера Мортимера Херши, — сказка Натан Фэллон, — менеджера мистера Эддикса.
— Если я правильно понял, — произнес Херши, — это мисс Стрит, а в данный момент я имею честь беседовать с мистером Перри Мейсоном?
— Совершенно верно.
— Прошу вас, проходите.
Он провел их в комнату, которая оказалась своего рода гибридом библиотеки и громадного офиса.
Посреди комнаты стоял массивный стол длиной добрых пятнадцать футов. Вдоль одной из его сторон были выстроены удобные кожаные кресла.
Однако, как бы ни был огромен стол, сами размеры комнаты были таковы, что он не доминировал над окружающей обстановкой. Три стороны комнаты занимали книжные шкафы. Над ними висели полотна, изображавшие сражающихся рыцарей.
На некоторых картинах закованные в латы всадники, наклонившись вперед с копьями на изготовку, атаковали друг друга. На других были изображены пешие рыцари, сошедшиеся в рукопашном бою, или тяжело вооруженные всадники, нападавшие на пехотинцев; на каких-то — лучники, выстроившись в боевой порядок, выпускали из длинных луков стрелы, дрожавшие в полете от собственной тяжести и неумолимой энергии движения и устремлявшиеся в сторону группы тяжеловооруженных рыцарей; кони ржали, агонизируя среди тел убитых пехотинцев и рыцарей, сжимавших алые от крови мечи и щиты.
По всей комнате стояли большие кожаные кресла, в которых можно было устроиться с чрезвычайным комфортом. Перед каждым таким креслом имелась скамеечка для ног, а сбоку — неяркая лампа для чтения. Сама комната была освещена ровным светом скрытых ламп.
— Прошу вас, присаживайтесь, — пригласил их Херши и, проводив к столу, устроил так, что Мейсон и Делла Стрит сели с одной стороны, а Натан Фэллон и сам Херши — с другой.
— А теперь, — проговорил Херши, осторожно подбирая слова, — я хотел бы, мистер Мейсон, принести вам извинения от имени мистера Эддикса.
— За что?
— За то, что вас недооценили.
— Вы имеете в виду, что меня недооценил мистер Эддикс?
— Нет — Фэллон, — сказал Херши, неторопливо повернулся и, медленно подняв веки, в упор взглянул на Фэллона.
В его оценивающем взгляде было что-то нарочито презрительное, но на губах Херши застыла все та же улыбка.
Он снова повернулся к Мейсону.
— Отлично, — сказал Мейсон, — сначала меня недооценили, затем мне принесли извинения. Никакой нужды, впрочем, в этих извинениях не было.
— Ну разумеется.
Мортимер Херши выдвинул ящик стола, извлек оттуда пачку купюр и принялся нарочито медленно отсчитывать, пока перед ним не оказалось тридцать новеньких, хрустящих стодолларовых банкнот.
— Это за что? — спросил Мейсон.
— За дневники и фотографии, — ответил Херши.
— И для чего они вам нужны?
— Их хочет получить мистер Эддикс. Само собой разумеется, мистер Мейсон, вы должны понимать: мистер Эддикс никогда не подтвердит, что уплатил такую сумму за эти документы, а значит, и у вас не возникнет надобности в этом признаваться.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду вот что, — сказал Херши. — В бухгалтерских книгах мистера Эддикса не будет указано, что вам выплачены три тысячи долларов. В отчетности мистера Эддикса будет значиться, что вам возместили расходы в размере пяти долларов, потраченных вами. Остальные три тысячи долларов будут носить характер подарка, сделанного вам мистером Эддиксом. Таким образом, не будет никакой необходимости уплачивать с этой суммы налоги. Я ясно выражаюсь?
— О, вполне, — сказал Мейсон, — единственное, чего я не понимаю, так это нетерпения мистера Эддикса заполучить себе фотографии и дневники.
— У него есть на то свои причины.
— Вы знаете, — сказал Мейсон, — мне предпочтительнее было бы обсудить этот вопрос лично с мистером Эддиксом. Я полагал, что еду на встречу с ним. Только ради этого я сюда приехал.
— Мистер Эддикс просил передать вам свои извинения. Он нездоров.
Мейсон покачал головой.
— Я приехал сюда, чтобы встретиться с Бенджамином Эддиксом. Вы утверждаете, что он нездоров и не может сюда прийти. А я еще раз повторяю вам, что приехал специально ради встречи с ним. И хочу говорить с ним лично.
— Если вы настаиваете, — сказал Херши, — то не сомневаюсь, что мистер Эддикс согласится поговорить с вами. Но, как бы то ни было, могу заверить вас, мистер Мейсон, что это предложение окончательное. Мистер Эддикс не добавит ни цента. Вам остается или принять его, или отклонить.
— Прекрасно, — тут же ответил Мейсон, — я его отклоняю.
— Вы слишком уж поспешно отклоняете серьезные предложения, — сказал Херши.
— Ну, если вы предпочитаете, чтобы я сформулировал отказ более дипломатично, — с улыбкой проговорил Мейсон, — то я вынужден констатировать следующее: исходя из того факта, что я нахожу дневники в высшей степени интересными, а также принимая во внимание тот факт, что в них, как мне кажется, содержится ключ к разгадке одной тайны, я не имею ни малейшего желания с ними расставаться.
