Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет
Вернувшаяся за ней через два часа Дельфина заметила, что цвет лица Ориан изменился. У нее был вид человека, неожиданно нашедшего какое-то решение.
Часом позже доктор Эрик Жирар, подписывая свидетельство о выписке Ориан Казанов, пообещал, что в течение двух суток никому не сообщит о ее уходе. Все это стало доказательством того, что внезапно проснувшаяся воля следователя смела все на своем пути, включая ставшую притчей во языцех осторожность, осмотрительность главного врача клиники «Ибис».
60
Женщина в белых перчатках нажала на кнопку домофона дома номер 96 по улице Помп.
— Я пришла на вечер поэзии, — сказала она, не представившись.
Шан, привыкшая к нежданным посетительницам, без колебаний открыла дверь и вернулась к своим занятиям. В первый раз за все время Артюр в этот вечер прибыл первым, загоревшим после несколышх дней, проведенных в Тоскании в компании со своей последней любовницей. Вслед за ним, минут через двадцать, приехал и Орсони. Они спокойно сидели в парадном салоне вместе с молодыми бирманками, от которых рассчитывали получить сегодня максимум удовольствий. Они никого больше не ждали. Приятели вновь приобрели былое взаимопонимание. Артюр разъяснил Орсони веские причины, побудившие его устранить Ладзано. «К большому сожалению», «предательство», «неуважение» — эти слова, повторявшиеся в его разъяснениях, тяжело били по сознанию корсиканца. Несмотря на наводку Маршана, наемные убийцы, брошенные на поиски следователя Ориан Казанов, не смогли разделаться с ней в здании «Финансовой галереи». Заказчиком был Артюр. Приятели знали, что Ориан в настоящий момент проходила курс лечения в клинике сна под Парижем. «Пока она спит, можем спать и мы», — смеясь, пошутил Артюр. Не предупредив Октава, он направил одного из лучших своих ликвидаторов к ограде клиники, поближе к «скамье пробуждения». Стрелок ожидал лишь приказа своего начальника, который отложил роковой момент на вторую половину следующего дня, полагая, что она не замедлит появиться в парке. Мужчины опешили, когда Шан и Сюи подвели к ним молодую женщину, разодетую пестро, как Арлекин. Помимо белых перчаток, на ней был элегантный зеленый берет, слегка сдвинутый набок. Впрочем, ей очень шли черный камзол и ярко-красная юбка. Лицо ее было гладким, немного бледным, с мочек ушей свисали серьги из лазурита.
Шан и Сюи собрались выйти.
— Нет, останьтесь, — остановила Сюи странная посетительница. — С вами мы будем в полном составе, загадочно произнесла она.
Орсони бросил тревожный взгляд на Артюра, с которого вдруг слетела вся напыщенность, но сохранилась улыбка и появился знакомый блеск в глазах, всегда возникавший при приближении опасности, Перед ним стояла следователь Ориан Казанов.
— Я пришла на вечер поэзии, надеюсь, не опоздала? — дерзко, с вызовом сказала она.
— Но почему вы… — недоуменно начал было Орсони.
— Хватит, Октав, — оборвал его Артюр. — Сегодня у нас не поэтическое настроение. Может быть, будем рассказывать детские сказки? К примеру, «Козочка господина Сегена»… Я бы охотно переименовал этот литературный пустячок в «Козочку следователя Гайяра».
— Я не из тех, кто лезет в волчью пасть, не позаботившись о прикрытии, — безмятежно произнесла Ориан. В ее словах слышалась угроза.
Она сделала паузу, холодно разглядывая своего собеседника. На Артюре были его неизменные черная накидка и красный галстук. Фетровую шляпу он держал в руке, временами обмахиваясь ею, как веером.
— Я в курсе обычаев этого дома, — сухо заявила Ориан. — И поэтому выучила наизусть стихотворение одного знаменитого Артюра. Хотелось бы, чтобы вы выслушали меня не перебивая.
Она поправила берет, Подбоченилась. Не спуская глаз со своей аудитории, вновь попросила Сюи не уходить.
— «Гласные», — торжественным голосом объявила она. —
А — черно, бело — Е, У — зелено, О — сине,
И — красно… Я хочу открыть рожденье гласных…
А — траурный корсет под стаей мух ужасных,
Роящихся вокруг, как в падали иль в тине.
После первого четверостишия она впилась глазами в Артюра, словно нацелив на него двуствольное ружье, каждый выстрел которого смертоносен. Тот попытался улыбнуться, ослабил узел галстука; на лбу выступили капельки пота. Голос Ориан взлетал к высокому потолку парадного салона, а зияющие провалы пустых каминов, казалось, отражали мощное неожиданное эхо.
Е — пики снежных гор, суровых и прекрасных,
Серебряный туман над пропастью бездонной,
Дрожь зонтичных цветов. И — звонкий смех влюбленной,
Плюющий кровью губ, в любви и гневе страстных;
У — шум весенних трав, загадочность пучины,
Покой бредущих стад, глубокие морщины
На мудрых лбах — алхимии плоды;
О — звучная труба с вкрапленъем чуждой ноты,
Заоблачная синь и ангелов полеты;
О — Омега — синий цвет в глазах моей звезды!
{10}
Она замолчала, переводя дыхание. Последовало короткое молчание.
— Ну и память, — произнес Артюр, тихо похлопывая в ладоши и приглашая Орсони и Сюи последовать его примеру.
Легкие аплодисменты достигли ушей Ориан, и она небрежно поклонилась.
— Здесь главное — выводы, а не память, — сказала она.
— На что вы намекаете? — спросил Артюр.
Орсони, казалось, спустился с облаков.
— Мне думается, некоторые разъяснения текста были бы не лишними, — подвела итоги Ориан.
И тут ей показалось, что бледность разлилась по лицу мужчины в накидке.
— А — черно, месье, А — как Александр Леклерк, мой друг, судья, который разоблачил ваши сделки и комбинации между Бирмой и Габоном, черные, как та пеньковая веревка на шее трупа, стая мух ужасных, роящихся, как в падали… Нет, Сюи, останьтесь, это еще только начало, быть здесь вдвоем нам удобнее, — загадочно повторила она. — Продолжать? — спросила следователь Артюра, глаза которого блестели, словно он опьянел от услышанного.
Столкнулись два ума, меряясь силой, в вечной битве добра со злом.
— А — черно, — продолжила она. — Что такое черное нашел мой дорогой Александр, за что вы запачкали его репутацию, — ведь он любил жену и сына больше всего на свете. Мне потребовалось время, чтобы все понять. Должна признать, что задачку вы мне подсунули трудную, месье Артюр. Сначала испарились две пронумерованные страницы в составленном досье. Уверена, без вас тут не обошлось. А в анонимных клеветнических письмах Александр был представлен педофилом и гомосексуалистом. Так что его самоубийство можно было признать очевидным. Повторное расследование позволило установить, что он не покончил с собой, а был убит. У меня есть неопровержимые свидетельства. А что касается недостающих деталей, я впоследствии поняла, что они были изъяты из досье по одной простой причине: в них упоминались буквы вашей фамилии. Нет, не Артюр. Я имею в виду фамилию уважаемого человека, видного политического деятеля, одного…
