Песах Амнуэль - Чисто научное убийство
— Во что?
— В яд, — повторил Люкимсон. — В собственную противоположность.
— Да, конечно, — пробормотал я. Лекарство его давно уже превратилось в яд — тогда, когда я начал вспоминать тот вечер, и тот банкет, и ту женщину.
— Ну хорошо, — вздохнул Люкимсон и опять демонстративно посмотрел на часы. Похоже, он намерен был повысить плату за обслуживание, включив ночной тариф. — Сядьте удобнее и расслабьтесь…
* * *Рина легла спать, не дождавшись меня — в окнах было темно. Ниже, в квартире Бутлера, горел свет в салоне. По идее, мне и нужно было сейчас идти не домой, а к комиссару — признаваться. Я был уверен, что мое признание снимет у Романа камень с души — наверняка он имел что-то против меня, не мог не иметь, и только наша дружба заставляла его пока закрывать глаза на улики, которые казались ему нелепыми. Наверняка Липкин весь день твердил ему что-нибудь вроде: «Песах сидел рядом с ней… Если кто и мог, то только он… Да, нет ни мотива, ни возможности, но иначе вообще получается мистика…» Я поднимался по лестнице, не включая света — а вдруг Роман смотрит в глазок и сможет меня увидеть? Проходя мимо его двери, я прислушался — в салоне было тихо, никакого движения. А если Роман стоит сейчас по ту сторону двери и слушает мои шаги — он ведь мог видеть в окно, как я подхожу к дому?
Стараясь ступать бесшумно, я поднялся к себе, ключ повернулся в замке с оглушительным скрипом, дверь отворилась с грохотом ворот старинного замка. Господи, почему я раньше не обращал на это внимание?
— Это ты? — спросил в темноте голос Рины. Конечно, она не спала, лежала в темноте и выдумывала. Фантазии ее были нелепы, потому что правду она не знала.
Скоро узнает. И что тогда?
— Как ты себя чувствуешь? — спросил голос. — Помог тебе экстрасенс?
Слово «экстрасенс» Рина произнесла с едва заметной иронией. Наверняка, когда я ушел, она решила, что у меня не так уж и болит голова, не говоря обо всем прочем, и мне просто захотелось проветриться. Она-то знала, что я никогда всерьез не воспринимал эту публику, где один шарлатан отличался от другого лишь величиной самомнения.
Что мне ей сказать?
Нужно вести себя, как ни в чем ни бывало — по крайней мере, пока. Пока я не приму окончательного решения.
Быть или не быть — таков вопрос.
— Да, — прошептал я, будто в квартире был кто-то третий. — Все прошло.
И ведь я был прав: все действительно прошло.
Глава 9
Версия
Итак, по порядку. Сначала — мотив.
Самый что ни на есть банальный — ревность. Отелло в припадке ревности задушил бедную невинную Дездемону, хотя любил ее больше жизни. Дон Хозе зарезал Кармен как курицу, Канио убил Недду, и еще тысячи мужчин, не только в литературе и театре, но и в жизни, отправляли любимых женщин к праотцам. Так что не я первый, не я последний.
Было, конечно, отличие. Я и знаком-то был с этой женщиной… ну, два часа… от силы три. И так вцепился в нее, что, когда она мне изменила (изменила? мы и близки не были!), лишился ума и отправился добывать средство осуществления мести.
Кстати, найти его оказалось довольно просто. Этот момент я, даже под влиянием мощного люкимсоновского биополя, вспомнил очень смутно. Так, обрывочные картины — какая-то полуночная аптека, заспанный провизор с расширенными, будто после приема наркотиков, зрачками; похоже, что вид у меня был безумный — во всяком случае, настолько, что, выслушав мою просьбу, аптекарь не стал звонить в полицию; он долго копался в подсобке, вытащил на свет божий бутылечек с какой-то надписью по-французски и долго объяснял, как надо пользоваться содержимым, чтобы, не дай Бог, не причинить кому-нибудь вреда…
Наверное, он решил, что я собрался покончить с собой из-за несчастной любви.
А потом, наверное, была еще эпопея с шипами — этого я уже не помнил совершенно. Точнее, в памяти сохранились и, с помощью люкимсоновских пассов, извлечены были из подсознания, какие-то дворы, склады, какие-то люди, точнее, не люди даже, а только лица, одни лица — без рук, ног и даже без голов. Лица-маски. Лица-символы. Где это было? Я не имел ни малейшего представления. Когда? Ясно, что ночью, но — в котором часу…
Как бы то ни было, в отель я возвратился, совершенно обессиленный, но добившийся своего — в одном кармане у меня лежал пузырек с ядом, в другом — флакончик с шипами. Наверное, даже шарлатаны за хорошую плату способны на чудеса профессионализма. Во всяком случае, все, что происходило в моей комнате после возвращения, я вспомнил отчетливо — в красках, объемно, четко, и главное, мог вызвать картинку опять и опять, чтобы разглядывать новые детали.
Часы показывали три сорок пять. Я задернул занавеси, прежде чем включить свет. Я вытащил из карманов и поставил на тумбочку около кровати флакончик и пузырек. Я прислушался к себе — не пропало ли желание отомстить изменнице. Нет, она должна была умереть, и именно сегодня, потому что иного случая не представится. Раз уж судьба распорядилась, чтобы мы летели не только в одном самолете, но и в соседних креслах…
«Сама судьба так хочет…» Кто это сказал? Кто-то из классиков. Не Отелло, тот в судьбу не верил, справился сам. Ах да, Германн. У Пушкина или Чайковского? Неважно. Сказал и сказал. Молодец.
Я вытащил из флакончика шип, содрал крышечку с пузыречка, обмакнул кончик шипа в вязкую желтую жидкость, подержал, дожидаясь, когда яд подсохнет, покроет металл тонкой корочкой. Подумал, достал из брючного кармана носовой платок и тщательно — чтобы не выпал — завернул в него шип, готовый к употреблению. Флакончик с остальными шипами бросил в кейс и захлопнул крышку. Пузырек с ядом…
Здесь в памяти опять был провал. Помню, что у меня так схватило виски, что свет люстры под потолком показался вывернутым наизнанку негативом — лучи были черными, а предметы отбрасывали светлые тени. И тошнота… Наверное, тогда это и началось. Реакция на все, что уже произошло? Или я действительно чем-то успел отравиться на банкете?
Кажется, я спустил пузырек в унитаз. Или в мусоропровод? Я уже плохо соображал. Мог даже оставить пузырек на тумбочке. Или не мог? Утром — я был в этом уверен — пузырек мне на глаза не попадался. Исчез. Значит, я от него избавился.
Вот вам и мотив, вот и возможность.
Если бы не отвратительное самочувствие, перемежающаяся потеря памяти — я слышал, что при сильных пищевых отравлениях это бывает, я и в самолете действовал бы осмотрительнее.
Осмотрительнее — как?
И пусть я, наконец, вспомнил то, что предшествовало отъезду из отеля, это вовсе не избавляло меня от необходимости объяснять иные противоречия. Мотив — да. Но как я это сделал? Уколол Айшу Ступник в шею — как подсказывала память? Или под лопатку — как это утверждали Бутлер с Липкиным? Если память опять сыграла со мной шутку, то она выбрала для этого самый неподходящий момент.
