Анне Хольт - Госпожа президент
Файед ловил ртом воздух. Попытался что-то сказать, но не сумел, из-за рвоты.
— Времени у нас немного, — сказал Ал. — Так что постарайся отвечать быстро. — Он облизал губы, подумал. — Правда ли, что мама перед смертью приняла тебя за меня?
Файед сумел кивнуть.
— Она рассказала что-то, что, как ты понял, предназначалось только для моих ушей?
Брат взял себя в руки. Немного успокоился. Словно бы наконец уразумел, что попытки освободиться бесполезны. Секунду лежал совсем тихо. Только губы шевелились. Казалось, он пробовал смочить рот, в котором несколько часов сидел кляп.
— На! — Ал поднес к его губам стакан с водой.
Файед отпил глоток-другой. Прочистил горло и плюнул брату в лицо.
— Fuck you, — просипел он и откинул голову назад.
— Не слишком умно, — сказал Ал, утираясь рукавом.
Файед молчал. Будто бы размышлял, прикидывая, как выговорить себе освобождение.
— Давай еще раз. Мама сказала тебе что-нибудь о моей жизни, полагая, что ты это я?
Файед молчал. Но хотя бы лежал спокойно. Морфин начал действовать. Зрачки заметно сузились. Ал отошел к комоду возле двери в ванную, открыл кодовые замки чемоданчика и достал Файедов ежедневник. Перелистал календарь до 2002 года, выдернул листок из зажимов.
— Вот, — сказал он, вернувшись к кровати. — Вот дата смерти мамы. И что же ты здесь записал, Файед? В тот день, когда сидел подле нее? — Он поднес листок к глазам брата, тот отвернулся. — Июнь семьдесят первого, Нью-Йорк, вот что ты записал. Что означает для тебя эта дата? Ее назвала тебе мама? Мама говорила с тобой об этом дне, когда ты сидел рядом?
Ответа по-прежнему не было.
— Знаешь, — негромко сказал Ал, помахивая календарем, — умирать от передозировки морфина вовсе не так приятно, как люди воображают. Чувствуешь, как легкие начинают отказывать? Чувствуешь, что дышать становится труднее?
Брат зашипел. Попытался выгнуться всем телом, но сил не хватило.
— Мама единственная, кто знал об этом. Но она не предавала меня, Файед. Никогда. Мою тайну она приняла с трудом, но не использовала ее против меня. Мама была для меня исповедником. И могла бы стать им и для тебя, если б ты вел себя как подобает сыну. Хотя бы попробовал сохранить родственные отношения. Но ты делал все, чтобы создать отчужденность.
— Я всегда был чужим, — прошипел Файед. — Твоими заботами.
Он побледнел. Лежал не шевелясь, закрыв глаза.
— Моими? Моими? Да ведь я…
Ал решительно схватил шприц с морфином, вонзил его Файеду в бедро, ввел еще десять миллиграммов.
— У нас нет времени спорить об этом. Что должно случиться, Файед? Зачем ты здесь? Зачем приехал ко мне после стольких лет и для чего, черта побери, использовал сведения об аборте Хелен?
Файед меж тем, похоже, по-настоящему испугался. Он пытался вздохнуть поглубже, но мышцы не слушались. На губах выступила белая пена, будто он даже собственную слюну проглотить не мог.
— Помоги мне, — выдавил он. — Ты должен помочь. Мне нельзя…
— Ответь на мои вопросы.
— Помоги… Мне нельзя… Все пойдет к… План…
— План? Какой план? Файед, о каком плане ты говоришь?
Файед умирал. Вне всякого сомнения. И Ал почувствовал, как его бросило в жар. Дрожащей рукой он схватил шприц с налоксоном, приготовился сделать укол.
— Файед! — Свободной рукой он крепко взял брата за подбородок, чтобы Файед посмотрел ему в глаза. — Ты правда в опасности. Тут у меня противоядие. Ответь на один вопрос. Только на один. Зачем ты здесь? Зачем приехал именно ко мне?
— Письма, — пробормотал Файед. Глаза были совершенно мертвые. — Письма придут сюда. Если что-то сорвется…
Он не дышал. Ал резко ударил его по груди. Легкие брата еще раз попытались превозмочь смерть.
— Тебе тоже конец, — сказал Файед. — Это тебя они любили.
Ал выхватил из сумки нож, перерезал скотч, державший правую руку Файеда. Морфин он колол внутримышечно, теперь же нужна вена. Он медленно ввел противоядие в голубую жилу на предплечье брата. И, чтобы не потерять присутствие духа, поспешил снова привязать руку к изголовью. Встал, прошелся по комнате, уже не в силах сдержать слезы.
— Черт! Черт! Я хотел в жизни лишь одного — мира и покоя! Никаких ссор! Никаких скандалов! Уехал в этот укромный уголок, где мне и девочкам так хорошо, но являешься ты, и…
Ал всхлипнул. Он не привык к слезам. Не знал, куда девать руки. Просто уронил их. Плечи тряслись.
— О каких письмах ты говоришь, Файед? Что ты натворил, Файед? Что ты натворил?
Он ринулся к кровати, склонился над братом. Приложил ладонь к щеке. Усы, пышные, нелепые усы, которыми с недавних пор обзавелся брат, щекотали кожу, а он все гладил брата по лицу, снова и снова.
— Что ты учинил на сей раз? — прошептал он.
Но брат не ответил, он был мертв.
10
В третьем часу дня Хелен Бентли вернулась на кухню. Выглядела она плохо. Шестичасовой сон и продолжительный душ утром сотворили чудо, но сейчас она была болезненно бледна. Глаза потускнели, над скулами проступили темные круги. Она тяжело опустилась в кресло и жадно схватила чашку кофе, предложенную Ингер Юханной.
— Через полтора часа откроется нью-йоркская биржа, — вздохнула она, глотнув кофе. — Четверг будет черный как сажа. Наверно, самый скверный с тридцатых годов.
— Вы что-нибудь нашли? — осторожно спросила Ингер Юханна.
— Теперь я хотя бы имею общее представление о ситуации. Наши саудовские друзья настроены в конечном счете отнюдь не дружелюбно. Судя по упорным слухам, за всем этим стоят именно они, вкупе с Ираном. Причем моя администрация конечно же отмалчивается.
По бледным губам скользнула вымученная улыбка.
— А это означает, что Уоррен определенно продался арабам, — обронила Ингер Юханна, по-прежнему тихо.
Президент кивнула, прикрыла глаза рукой и сидела так несколько секунд, потом резко подняла голову и сказала:
— Я не смогу толком выяснить, как все это взаимосвязано, пока не зайду на закрытые сайты Белого дома. Для этого мне придется воспользоваться собственными кодами. Я и тогда до многого не доберусь, тут нужно спецоборудование. Но наверняка выясню, раскусили ли Уоррена. Прежде чем объявиться, я должна знать, что известно обо всем этом моим людям. Если они не подозревают о его…
— Здесь, в Норвегии, он, что называется, горит на работе, — сказала Ингер Юханна. — Я бы знала, если бы с ним что-то произошло. В смысле будь он арестован и все такое. — Она помедлила, бросила взгляд на свой мобильник и добавила: — Мне так кажется.
