Патриция Вентворт - Ключ. Возвращение странницы (сборник)
– Она будет здесь ужасно несчастна. Да в этом и нет нужды – я умею готовить.
– С каких пор? – спросил Филипп и получил в ответ ясный, твердый взгляд серых глаз.
– С тех пор как я пожила во Франции, милый. Прекрасное место для того, чтобы многому научиться, ты не находишь?
Эта маленькая сцена оставила после себя такой привкус, который сам по себе почти не ощущается, но остается в виде послевкусия. В целом дела шли легче, чем в Джослин-Холте. Им не приходилось сидеть вместе в ужасной пародии на solitue à deux[15]. У Филиппа всегда находилась работа, которую надо было закончить дома. Он мог привести с собой какого-нибудь приятеля. Анна встречалась со своими подругами. Она много звонила по телефону, приглашая одних на ленч, других – на чай, связывая нити, которые были оборваны почти четыре года назад. Ее активность стала большим облегчением для Филиппа. Чем полнее была жизнь Анны, тем менее напряженными становились их взаимоотношения. Меньше всего он желал бы, чтобы ее мысли и интересы сосредоточивались на его работе. Эта работа была строго секретной и не давала общего поля для ведения разговоров, но в любом случае он держал свои личные дела за запертой дверью.
К несчастью, Анна этого не чувствовала. Как видно, ее воспитывали на простой аксиоме: «Всегда говори с мужчинами об их работе – они это любят». Судя по тому, что он когда-либо слышал о ее матери, та была как раз из тех женщин, что проповедуют подобные вещи. Наконец он был вынужден резко сказать:
– Я не могу говорить о моей работе. И в любом случае это смертельно тебе бы наскучило.
Она посмотрела на него с оттенком укоризны.
– Не наскучило бы, правда. Но… ты имеешь в виду… она… секретная?
Он нахмурился и сдержанно произнес:
– Большая часть штабной работы конфиденциальна. В любом случае я занимаюсь ею весь день и мне бы не хотелось говорить о ней.
– Я думала, мужчины любят говорить о своей работе.
Он перевернул страницу «Таймс» и ничего не ответил.
Это был их первый вечер в квартире. Это был также тот вечер, в который Нелли Коллинз не вернулась домой.
Утром миссис Смитерс позвонила в полицию.
– Моя квартирная хозяйка, мисс Коллинз… она не вернулась домой. Я, право, не знаю, что и думать.
В полицейском участке сержант Браун стал ее расспрашивать.
– Как долго она отсутствует?
– Она ушла вчера после полудня! – сердитым голосом сказала миссис Смитерс. – Весьма бесцеремонно… вот так оставить меня одну в доме! И ее магазин не открыт. Конечно, не мое дело его открывать и не мое дело забирать ее молоко, только в военное время трудно ожидать, чтобы я позволила ему пропасть даром.
– Нет, конечно, – ответил сержант Браун, а затем спросил: – Когда миссис Коллинз ушла?
– Вчера после полудня. Ушла в своем лучшем костюме и сказала, что собирается встретиться со знакомой. Ничего не говорилось насчет того, что она не вернется или заночует в городе, чтобы я не волновалась, – ничего похожего! А сейчас уже десять часов и никаких сведений, где она и вернется ли, и я считаю, что это просто непорядочно по отношению ко мне!
Миссис Смитерс говорила так раздраженно, что сержант Браун предположил:
– Возможно, с ней произошел несчастный случай.
– Тогда почему она так прямо не скажет? – возмущенно вопросила миссис Смитерс.
К тому времени как повесить трубку, сержант Браун почувствовал некоторую жалость к миссис Коллинз. Это должен быть действительно несчастный случай. Чтобы миссис Смитерс утихомирилась, он принялся обзванивать лондонские больницы. Когда оказалось, что ни в одной из них ничего не знают о пожилой леди в ярко-синем костюме и черной шляпке, украшенной букетиком голубых цветов, он позвонил в Скотленд-Ярд.
Глава 19
Мисс Сильвер привыкла испытывать почтительную благодарность не только за успех, сопровождавший ее профессиональную деятельность, но и за скромный комфорт, который этот успех ей приносил. Отчасти ее благодарность проистекала из того факта, что она расценивала свою деятельность как право срывать замыслы злодеев и служить торжеству Правосудия, которое она определенно писала с большой буквы. В ее работе было немало случаев, когда она помогала невиновным. Она с великодушным удовольствием вспоминала такие случаи. В одном из них фигурировали Гарт и Дженис Олбени[16].
На следующий день после ее поездки в Блэкхит мисс Сильвер сидела возле уютного яркого огня в своей квартире в Монтегю-Мэншнс. Она почти закончила чулок для Джонни Буркетта, который вязала в поезде. Как только эта пара будет закончена, ей предстояло начать другую, поскольку она обещала своей племяннице Этель три пары на Рождество. До чего удачно, что она сделала хороший запас этой шерсти, прежде чем была введена карточная система. Не то чтобы она ожидала чего-то подобного – ах боже мой, нет! – но просто слишком хорошо помнила настораживающую цену вязальной шерсти во время и непосредственно после предыдущей войны и, соответственно, приняла меры предосторожности. Поэтому она могла взять на себя ответственность за чулки Джонни, не чувствуя, что обкрадывает его братьев – Дерека и маленького Роджера, которым тоже понадобятся чулочки на зиму.
За вязанием она с удовлетворением оглядывала свою комнату. Очень удобную, очень уютную, со вкусом обставленную. Превалирующим цветом был оттенок синего, во времена юности мисс Сильвер известный как переливчато-синий. Плюшевые шторы, которые так хорошо чистились и которые она еще не задернула; ковер, который был повернут таким образом, чтобы потертый кусок пришелся под книжный шкаф; обивка на викторианских креслах с ножками из орехового дерева – все они были этого оттенка. Большой письменный стол с двумя тумбами ящиков был из того же самого глянцевитого желтого дерева, что и кресла, и этот же цвет повторялся в кленовых рамах гравюр, украшавших стены. Тут были «Мыльные пузыри» Джона Милле, «Пробуждение души» Джеймса Сента, «Черный брауншвейгский гусар», «Повелитель горной долины» Эдвина Ландсира. Другая подборка картин этих викторианских любимцев украшала ее спальню, при этом однообразия удавалось избежать, время от времени обменивая картины между этими двумя комнатами. На каминной полке, на книжном шкафу и на столике между окнами стояли многочисленные фотографии, большей частью оправленные либо в серебро, либо в серебряную филигрань. Здесь было множество младенцев, множество молодых матерей, множество маленьких мальчиков и девочек, среди которых неоднократно попадался высокий молодой человек в военной форме. Здесь были не только родственники, но большей частью просто люди, которым она помогла на службе Правосудию, и дети, которые могли бы никогда не родиться, если бы не эта служба. То была не просто портретная галерея – то был отчет о достижениях.
