Саймон Толкиен - Последний свидетель
— Нет. Я ведь уже говорила, что не придала всему этому значения.
— Но ведь за два с половиной года, что вы работали на ее мужа, леди Энн ни разу не обращалась к вам с подобной просьбой. Вы же не станете этого отрицать, леди Робинсон?
— Я уже сказала вам, мистер Спарлинг. Не помню.
— Ах, не помните… Ну, зато, наверное, помните, как лгали Джейн Мартин, уверяя, что просьба эта исходит от ее хозяйки?
— Нет. Зато прекрасно помню, как Джейн Мартин лгала здесь, в суде, приписывая мне бог знает что. Я никогда не говорила ей, что миссис Болл пригласила Томаса сама.
— А что же вы ей сказали?
— Просто сказала, что мы с миссис Болл договорились. А о том, чья именно это была инициатива, не говорила ни слова. Просто не было причин. Она не спрашивала. Я ей не сказала, вот и все.
— Но почему леди Энн не позвонила сама и не договорилась с миссис Болл? Ведь речь шла о ее сыне.
— Потому, что у нее разболелась голова. Сколько раз можно повторять?
— Должно быть, эта головная боль была очень сильной, если помешала сделать один короткий звонок.
— Да, она была сильной. Потому что леди Энн страдала не просто головными болями, а приступами мигрени. И когда эти приступы начинались, не могла делать абсолютно ничего.
— Ну, разве что такую мелочь, как однажды, в воскресный день, попросить вас позвонить миссис Болл и договориться о визите Томаса.
— Да, верно. Много времени ей для этого не понадобилось.
— Но и на звонок тоже не понадобилось бы много времени.
— Не знаю. Возможно, леди Энн опасалась, что миссис Болл пустится с ней в долгие разговоры.
— К чему вы клоните, мистер Спарлинг? — спросил вдруг судья и беспокойно заерзал в кресле. — Какова цель этих вопросов? Такое впечатление, что вы ходите по кругу. Думаю, будет лучше, если вы начнете задавать вопросы по существу.
— Да, ваша честь. А существо дела составляет коварное поведение леди Робинсон. Вы сами позвонили миссис Болл и договорились с ней о приезде Томаса, ни с кем не советуясь. А затем сказали леди Энн и Джейн Мартин, что миссис Болл позвонила сама и пригласила Томаса.
— Но к чему мне было делать это, мистер Спарлинг? — невозмутимо спросила Грета. — К чему было с ней договариваться?
Спарлинг не сразу ответил на этот вопрос. Вообще-то он не позволял обвиняемым задавать вопросы в суде. Это означало явную уступку, сдачу позиций, потерю контроля над ведением допроса. Однако в данном случае ситуация выстроилась иная. Уголком глаза он видел, как выжидательно смотрят на него члены жюри присяжных. Они хотели услышать его ответ. Проблема в том, что это место как раз и являлось самым уязвимым во всей выстроенной им тактике. Спарлинг про себя выругал судью за столь несвоевременное вмешательство. Оно заставило его пойти на попятный, и теперь обвиняемая постарается опрокинуть все его доводы.
— Вы сделали это, потому что хотели, чтоб Томаса Робинсона не было в доме в воскресенье вечером. С тем, чтоб леди Энн осталась одна и совершенно беззащитной перед убийцами.
— По-вашему выходит, я хотела убить мать, а сына оставить в живых? Вы именно это хотите сказать, мистер Спарлинг? — В голосе Греты звучала ирония.
— Именно, леди Робинсон, — ответил Спарлинг. — У вас ведь не было причин подозревать Томаса в том, что он видел вас с сообщником в Лондоне.
Грета собралась что-то сказать, но Спарлинг не дал ей такой возможности. Тут же задал следующий вопрос:
— Ведь это вы оставили для них окно в кабинете открытым, верно, леди Робинсон?
— Нет. Просто забыла закрыть его.
— Томас нашел его распахнутым настежь, когда вернулся домой от Боллов.
— Да, я открыла окно пошире, потому что в кабинете было очень душно, а я там работала. Кстати, я не единственная, кто подтверждает, что вечер в воскресенье выдался необыкновенно теплый. Кроме того, когда мы уезжали, леди Энн еще не ложилась.
— Вы что же, надеялись, что она закроет его?
— Нет. Я просто забыла его закрыть, вот и все. Было еще светло, и я как-то не подумала об этом.
— И явившиеся в дом бандиты рассчитывали, что окно открыто, не так ли, леди Робинсон? Вот почему один из них выругался, увидев, что все окна в доме закрыты.
— Об этом мне ничего не известно.
— Поэтому они и выбили стекло в том окне в кабинете. Именно в том, что вы оставили открытым. Остальные окна не тронуты, и в кабинете, и в столовой. Ведь именно через него они с самого начала рассчитывали попасть в дом, если б Томас его не закрыл. — Голос Спарлинга постепенно обретал прежнюю уверенность.
— Я уже говорила вам, что не имею ничего общего с этими людьми. Я оставила окно открытым по рассеянности. Я призналась в том сержанту Хернсу тем же вечером, ничуть не собиралась делать из этого тайну.
— И не признаете также, что и северную калитку тоже намеренно оставили открытой?
— Не признаю.
— Однако же убийцы прошли именно через нее, несмотря на то что Джейн Мартин заперла эту калитку в пять вечера. Как вы это можете объяснить?
— Должно быть, Энн открыла ее, когда пошла прогуляться. Уже после того, как мы уехали.
— Пошла прогуляться! Неужели? Осмелюсь предположить, что ничего подобного она не делала. Вы выдворили Томаса из дома, вы отперли северную калитку и оставили окно в кабинете открытым. А потом уехали вместе с мужем леди Робинсон, зная, что к тому времени, как вы доберетесь до Лондона, леди Энн будет уже мертва. Ну, что вы скажете на это, леди Робинсон?
— Скажу, что все это ложь! Подлая наглая ложь. И я не виновата в этом преступлении! — Голос Греты звенел от праведного возмущения. Майлз Ламберт счел, что выглядит она в этот момент просто сногсшибательно: зеленые глаза гневно сверкают, на прежде бледных щеках проступил румянец.
— Вот как? Невиновны? Что ж, пусть об этом судят присяжные. А теперь хочу спросить вас о медальоне леди Энн. Почему вы сказали Томасу: «Дай сюда, это мой», когда он показал найденный им медальон?
— Да ничего подобного. Я этого не говорила.
— Так значит, и Томас, и Мэтью Барн, лгали перед судом присяжных, так, что ли?
— Конечно, лгали. Они сговорились заранее, выдумали всю эту историю. А ведь тогда, в тот день, все было по-другому. И этот мальчишка Мэтью вылетел из дома как ошпаренный, когда Питер спросил его, правда ли, что я сказала именно так.
— Стало быть, и Томас, и Джейн Мартин, лгали перед судом присяжных, утверждая, что по возвращении из Лондона на леди Энн был ее любимый медальон? Выходит так?
— Да, так. Ну, уж Томас-то во всяком случае. И я далеко не уверена, что Джейн утверждала, будто бы видела медальон. Нет, она ответила на вопрос иначе, что вроде бы видела, как на шее леди Энн блеснуло что-то золотое, вот и подумала, что это медальон. Я точно помню, она сказала именно так.
