Александр Эсаулов - Хозяин Зоны
— Желающих высказаться нет? Очень хорошо, значит, и так все понятно! Предлагаю исключить Тысевич из рядов ВЛКСМ как не оправдавшую высокое звание комсомолки и за сочувствие врагам советской власти.
— Минуточку! — словно гром среди ясного неба, прозвучал спокойный голос. Со своего места поднялся Савелий Павлович Коростий, тоже преподаватель истории. Невысокого роста, ладно скроенный, со стрижкой ежиком, Коростий удивленно развел руками: — А может, тут все совсем наоборот?
— То есть как? — не поняла Сара Борисовна. — Что значит наоборот?
— А может, — Коростий сделал многозначительную паузу, — она вовсе не за отцом плакала, может, она от стыда рыдала, что у нее такой вот отец? Ведь так, Маруся? — Он неожиданно обернулся к Тысевич, взглянув на нее как-то по-особому, слегка приподняв правую бровь. Такое выражение лица бывало, когда учитель добивался от ученика правильного ответа, подталкивая его наводящим вопросом. — Я прав?
Маруся не нашла в себе сил что-то ответить, только схватилась за этот спасательный круг и чуть заметно кивнула, но Коростий уже не смотрел на нее. Энергично жестикулируя, он громко говорил о принципиальности советских комсомольцев, их любви к Родине и еще что-то, отвлекая внимание Сары Борисовны и всех остальных от несчастной Маруси и давая девочке возможность прийти в себя.
— Поэтому я считаю, что никакого вопроса тут нет. Сара Борисовна, закрывайте собрание, и так засиделись сегодня.
— А… — хотела что-то сказать Штейман, но комсомольцы уже зашумели, начали вставать, брать портфели и, не слушая секретаря комсомольской организации, потянулись к выходу. Через несколько минут в зале остались только Штейман и Коростий.
— Савелий, зачем ты это сделал? Ты понимаешь, что сорвал политическое мероприятие?
— Сара, ты считаешь, что расправа над пятнадцатилетней девчонкой — это политическое мероприятие?
— Тысевич — дочь врага народа! Как она может быть комсомолкой?
— А что, уже был суд и ее отца объявили врагом народа?
— Его арестовали, а органы не ошибаются!
— Разве ты забыла, как сам товарищ Сталин учил, что сын за отца не отвечает?
— Савелий, я буду вынуждена сообщить о твоем поведении в парторганизацию.
— Докладывай! Но даже после этого слова товарища Сталина не изменятся.
И они разошлись, сделавшись с этой минуты непримиримыми врагами.
Маруся бежала по дорожке, затем по хлипкому мостику через Понорку, маленькую речушку, впадающую в Горынь. Быстрее, быстрее, подальше от этого позора! Домой, чтобы хоть там спрятаться от этой пустоты, которая образовалась вокруг нее после ареста отца!
Правда, последний месяц дома стало жить невыносимо: мама целый день сидит, уставившись незрячими глазами в стенку или в окно, и молчит… Страшно так молчит, словно сошла с ума, или безостановочно рыдает, причем никакие уговоры не действуют на нее, а ведь жить-то надо! Надо ходить за коровой и доить ее три раза в день, дать сена, воды согреть, да и самим нужно что-то есть, но никакие увещевания не помогают. Марусе пришлось большую часть хозяйственных хлопот взять на себя. Надька еще не осознавала, какая страшная беда обрушилась на их семью, хотя из школы иногда приходила зареванная, чего раньше никогда не случалось. Тем не менее, дома все равно было легче, чем в школе, потому что тут все свои, у всех одно горе и в этом горе все равны: и мама, и Надька, и она, Маруся.
Первое, что увидела Маруся, переступив порог, — чужие ботинки и пиджак, висевший на вешалке.
— Петька! — даже не поняла, а почувствовала она. — Петька!!!
Тут же в кухоньку из комнаты вышел Петр:
— Сестренка! Маруська! Ну, ты совсем невеста уже!
— Петечка… Как нам здесь плохо, братик… Ты в отпуске?
— Нет, Маруся. Меня отчислили…
— Как?! Ты плохо учился? — удивилась Маруся.
— Я? — встрепенулся Петр. — На, смотри!
Он сорвал с руки золотые часы и протянул сестре, еще раз порадовавшись, что отстоял подарок наркома перед комиссаром.
«Курсанту Тысевичу от наркома Ворошилова», — прочитала Маруся.
— Ничего себе… — поразилась она, — неужели от самого Ворошилова?
— От самого Ворошилова. Сам с руки снял и мне отдал.
— Ври больше! Откуда же он знал твою фамилию?
— На следующий день после проверки начальник училища специально человека посылал, чтобы гравировку сделать. А наградил меня нарком за отличное вождение танка и меткую стрельбу, так что учился я отлично.
— Это из-за папы, да? — вдруг погрустнела Маруся.
— Это из-за нашей несчастной жизни, — сказала мать, до этого безучастно слушавшая разговор об отличной Петькиной учебе.
— Мама, ты не переживай, все у нас наладится… И папу отпустят, вот разберутся и отпустят! Петька, что же ты сейчас делать собираешься?
— Как что? Работать пойду! Оформлю паспорт и пойду…
Глава 17 Киев
Май 1986 г.
— Денис! Вот здорово! Как ты здесь оказался? Дениска…
— Здравствуй, Настенька! Три дня отдыха дали. Один день я решил с мамой провести, денек с тобой, а потом снова в Кухари, туда отец обещал приехать, хоть повидаемся. Он потом в Чернобыль поедет, ну и меня захватит по дороге.
В комнату зашла Оксана, в летнем сарафанчике, волосы собраны в конский хвостик, в руках стопка книг.
— Ой, Денис! Здравствуй! Как там мои? Ты к Насте? Как на станции? — засыпала она его вопросами.
— На станции нормально, если можно так выразиться. У твоих тоже хорошо. Вот приехал к вам обеим, к Насте особо, а тебе от мамы привет передать и немного денег.
Денис полез во внутренний карман, достал бумажник и вытащил несколько разноцветных бумажек.
— Спасибо, Дениска!
— Денис, я могу побыть с тобой только вечером, и то немножко, — сказала явно расстроенная Настя. — У нас завтра зачет, причем ужасный, во всяком случае для меня.
— А что сдаешь?
— Ой, не спрашивай. Называется «Организация механической обработки экономической информации», короче, всякие счетные машины. Ужас, как не люблю!
— А-а, табуляторы-перфоленты! Ты, главное, помни, что эта самая обработка — советская наука, а за бугром все стоит на службе у буржуазии! Ни один преподаватель не станет оспаривать эту истину, а значит, трояк обеспечен, что и требуется несчастной студентке!
— Да ну тебя, Денис! У меня серьезный зачет, а тебе все хаханьки…
— Настя, если бы ты знала, как я рад тебя видеть! Какие там хаханьки! Это все обещает закончиться серьезными вздохами при луне, длительной прогулкой со скромным героем Чернобыля и поцелуями на темной скамейке, если таковая найдется в окрестностях столицы Советской Украины.
