Артур Дойл - Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе
– Вы так считаете? – прервал нашего гостя Холмс. – А кто же, позвольте узнать, является, по вашему мнению, первым?
– У человека с научным складом ума работы мсье Бертильона вызывают наибольшее уважение.
– Тогда почему бы вам не обратиться непосредственно к нему?
– Я сказал, что мсье Бертильон вызывает восхищение у людей науки. Если же говорить о практическом подходе, то нужно признать: здесь вы – первый, и в этом смысле вам нет равных. Надеюсь, сэр, что я не очень…
– Нет, не очень, – вставил Холмс. – Думаю, будет лучше, мистер Мортимер, если вы без всяких предисловий, сразу перейдете к своему делу. Расскажите мне о нем и тогда посмотрим, чем я смогу быть вам полезен.
Глава 2
Злой рок Баскервилей
– В кармане у меня лежит один манускрипт, – начал свой рассказ мистер Мортимер.
– Я заметил его сразу, как только вы вошли в комнату, – отозвался Холмс.
– Он очень старый.
– Начало восемнадцатого века, если, конечно, не подделка.
– Откуда вы это знаете?
– В течение всего разговора у вас из кармана то и дело высовывается краешек манускрипта. Немного, всего на пару дюймов, но и этого достаточно, чтобы на взгляд определить его возраст. Я могу и ошибиться, но не больше, чем лет на десять-пятнадцать. Кстати, по этому вопросу я написал любопытную монографию. Вам не доводилось читать ее? Нет? Так вот, я полагаю, что могу датировать ваш манускрипт тысяча семьсот тридцатым годом.
– Точная дата – тысяча семьсот сорок второй, – пролепетал изумленный мистер Мортимер, вытягивая из кармана свиток. – Этот фамильный документ был отдан мне на сохранение сэром Чарльзом Баскервилем. Он погиб три месяца назад и, нужно сказать, его внезапная и трагическая смерть буквально ошеломила весь Девоншир. Я, признаться, являлся не только личным врачом покойного, но и его другом. Сэр Чарльз был человеком здравым, умным, практичным, и совсем не впечатлительным. Не то, что я. Но даже и он относился к этому документу вполне серьезно и внутренне был готов к тому ужасному концу, который, в конце концов, и постиг его.
Шерлок протянул руку, взял манускрипт, затем положил его на колени и начал разворачивать.
– Взгляните на написание заглавных и прописных букв, Уотсон. Это – один из нескольких признаков, по которым определяется возраст документа.
Посмотрев через плечо Холмса, я увидел старинную пожелтевшую рукопись. Строки ее были кое-где полустерты, вверху страницы стояла надпись: “Баскервиль-холл”, а чуть ниже – год, “1742”.
– Похоже, здесь записано какое-то предание.
– Совершенно верно, – кивнул мистер Мортимер. – Фамильное предание, легенда о злом роке, который навис над семейством Баскервилей.
– Но я полагаю, что вы хотели поговорить со мной о вещах куда как более современных, – предположил Холмс. – Имеющих практическое, а не историческое значение.
– Именно о современных, – согласился мистер Мортимер. – И в высшей степени практических. Дело мое срочное, не терпящее отлагательства. Решить его нужно в ближайшие двадцать четыре часа, и никак не позднее. Но сначала вам необходимо познакомиться с содержанием манускрипта, оно имеет непосредственное отношение к моему делу. С вашего разрешения я сам вам его прочитаю.
Откинувшись на спинку кресла и соединив кончики пальцев, Шерлок приготовился слушать. Глаза его были закрыты, лицо выражало полную отрешенность. Доктор Мортимер поднес манускрипт к свету и принялся читать его скрипучим фальцетом. Текст манускрипта, написанный вычурным языком, вызвал бы мягкую ироничную улыбку, если бы не его более чем странное и пугающее содержание.
– «Многия свидетельства есть о собаке Баскервилей, о каковой я положил себе записать, как я, прямой потомок Гуго Баскервиля, слышал сие от отца моего, а который – от отца свояго же. Записываю я все с верой превеликой, и тако же призываю и вас, дети мои, верить, что тот же высший Судия, за грехи наказывающий, может и миловать нас по словам горячей молитвы нашей, произнесенной в слезах покаяния. И что нет ни единаго проклятия, коего же отмолить было невозможно. Знайте же, како из рассказа его узнал и я, дабы грехов рук чужих не страшиться, но боле дабы уберечься в веке будущем, о тех дурных страстях, по коим семейство наше великия страдания и скорбь получило, – мистер Мортимер, немного передохнув, продолжил:
– Так знайте же, что во времена Великой смуты (история о коей поведана была лордом Кларедном, мужем большой учености и кою читать я вам настоятельно советую), владетелем же поместья Баскервилей был Гуго тако же Баскервиль, безбожник нечестивый нрава буйнаго и необузданнаго. Такия качества соседи ещи б и простили ему, ибо святых в местах наших не водилось издревле, но была в натуре его склонность к шуткам дерзким и жестоким, за что сделался он тут яко притчей во языцех. Случилось же так, что тот Гуго возлюбил (ежели только слово это подходит к черной и безбожной душе его) дочь простаго йомена, владельца земель в близости от поместья Баскервиль. Девица же по кротости своей и благонравию гнушалась же им, одного имени его зело страшась. Но вот однажды, а произошло это на Михайлов день, тот самый Гуго с пятью или же шестью приятелями своими, столь же праздными и жестокими, на ферму йомена тайно прокравшись, девицу похитили в отсутствие отца и братьев ее, о чем Гуго хорошо знал. В Баскервиль-холл девицу привезя, в верхнюю комнату ея поместив. Затем Гуго же по обычаю своему с беспутныя приятели свои пир продолжил. Бедная девица, их богопротивныя вопли и песнопения слыша, от страшных криков и проклятий, до ея слуха доходивших, едва разума не лишившись. Ибо, как говорят, во хмелю Баскервиль мог такое сказать, что иного человека, только не его, на месте испепелило бы. И, наконец, соделала девица от страха своего и отчаяния то, что мужу смелому и решительному не всегда под силу совершить можно. Из окна высунувшись, до земли свисающего плюща, что рос там, да и по сей день на южной стене растет, дотянувшись, за него держася, на землю спустившись. Затем же она, в дом свой напрямую через болото устремившись, было до коего не менее трех лиг.
– Но не прошло и немного времени, как Гуго вознамерился на пленницу свою взглянуть. Взяв вина и еды, он, гостей своих оставив, сказав, что хочет покормить девицу, сам же дурное задумав, в комнату, где поместил ея, поднявшись. Там же обнаружив, что клетка пуста, а птичка улетела. И тогда он, словно бесноватый, ибо токмо бесом обуян такое можно делать, ибо он, по лестнице вниз бросившись, в комнату влетев, и на стол вскочив. Начал фляги расшвыривать и блюда топтать. Затем же перед своя приятели поклявшись и вскричав, что в ту же ночь всем силам зла тело свое и душу отдаст, коли беглянку, из поместья ускользнувшую, скоро настигнет. И пока его собутыльники, яко громом пораженные, с мест вскочив, стоя слушали его, так один из них, хмельнее или злее остальных бывши, воскликнул, что надо бы собак по следу девицы пустить. На слова эти Гуго из залы выскочив, конюхам своим крикнул, дабы они лошадь его запрягли, и свору гончих отвязавши. Собакам же он дал понюхать платок, беглянкой оброненный, после чего по следу пустив. Сам же вослед поскакав. Была же ночь и светила над болотом полная луна.
