Джорджетт Хейер - Зачем убивать дворецкого? Лакомый кусочек (сборник)
А Бэзил Холлидей с грустью чистил щеткой пиджак и утешался мыслью, что костюмные брюки не особенно залоснились. Он питал к сэру Артуру презрение – более того, ненавидел эту похотливую свинью – и размышлял, что на уме у Камиллы. Нравиться ей этот солдафон не может; определенно нет. Просто у нее манера флиртовать с кем попало, и расстраиваться из-за этого не стоит. Ей вполне можно доверять. Оставалась же она с ним, когда, видит Бог, у нее были возможности уйти. Однако зря он согласился приехать сюда. Конечно, дармовые стол и кров – веский довод, так сейчас и приходится жить, подлаживаться к людям ради приличного обеда, приготовленного не дурой-кухаркой, портящей все, к чему ни притронется. Если женщина любит беззаботную жизнь и хорошие вещи, приходится ради этого забывать о гордости, раз никчемный муж не способен заработать больше пятисот фунтов в год. Он не винит Камиллу; только этот чертов генерал с кучей денег, громовым голосом и похотливыми лапами слишком много себе позволяет. К тому же он еще и дурак; один из тех вояк – таких немало пришлось повидать за войну, – которые считают, что весь мир находится в долгу перед британской армией. Бэзил бросил обеспокоенный взгляд на дверь, ведущую из гардеробной в спальню, где Камилла красилась перед туалетным столиком. И явственно представил ее выщипывающей волоски из тонких бровей. Он не знал, что у нее на уме, и не хотел спрашивать. В голове ощущалась легкая ноющая боль. Если заговорить с Камиллой, это лишь повлечет за собой очередную ссору, а они и без того часто ссорятся. Лучше уж не разыгрывать из себя Отелло.
Камилла старательно наводила макияж, решив во что бы то ни стало затмить Лолу. Она надела розовое шифоновое платье, за которое еще не расплатилась, но вскоре расплатится – если повезет. С алыми блестками, мерцающими при ходьбе, с очень низким вырезом. Даже слишком низким, пришлось подложить изнутри серебристое кружево. Все женщины сочтут, что такое платье не годится для званого обеда в загородном доме, ну и пусть. Генералу оно понравится; он станет поглаживать ее (старый влюбленный идиот!), и черт с ним. Досадно, что явилась эта гнусная танцовщица из кабаре, испортила ему настроение. Надо будет вести тонкую игру, подбадривать генерала, слушать его ужасные рассказы об Индии, всякий раз начинающиеся «Когда я был в Пешаваре», или в «Веллингтоне», или еще в какой-то дыре и неизменно заканчивающиеся громовым хохотом. Придется дать ему возможность немного поласкать себя. Неприятно целоваться с мужчинами, у которых усы щеточкой, но тут уж ничего не попишешь, да еще в такое время, когда половина мужчин, стоит с ними познакомиться, через полчаса лезут целоваться; волей-неволей всякая привередливость быстро проходит. Иметь дело с генералом в общем-то легко. Не самый худший вариант среди всех этих самодовольных мужчин. Достаточно слегка подзавести его, так он тут же растает, а там уж надо быть круглой дурой, чтобы не выманить щедрого подарка. А побрякушек брать не стоит. За драгоценности сейчас ничего не получишь. Видит Бог, если у нее в ближайшее время не заведутся наличные, она окажется в жутком положении.
Все будет прекрасно, только бы не мешал Бэзил. Бедняга весь день сидел как в воду опущенный и вполне может выйти из себя от ревности, испортить все представление. Пора бы ему понять, что у нее есть голова на плечах. Беда в том, что он никак не расстанется с допотопными представлениями о женщинах и о чести. Это, конечно, выглядит очень мило, но в нынешние трудные времена достойно лишь жалости. Черт возьми. Уже без десяти восемь, а она еще не привела в порядок ресницы. Ладно, пусть остаются как есть; ни к чему сердить старика, опаздывая на этот треклятый званый обед.
Внизу, в длинной обшитой белыми панелями гостиной, приученная к пунктуальности Фэй ждала остальных с двадцати минут восьмого. Вид у нее был усталый, но в цветастом платье с туманными разводами, в тон обивке кресел, выглядела она миловидно. Стивен Гест вошел в гостиную следом за ней. Она тоскливо улыбнулась – от этой улыбки у него защемило сердце – и стала поправлять ему сбившийся набок галстук-бабочку.
– Дорогой Стивен, – с заботливой нежностью сказала она, – купи себе обычный галстук. Его гораздо легче повязывать.
Фэй стояла вплотную к нему, ласково глядя снизу вверх своими голубыми глазами, и Стивен не сдержался. Внезапно обнял ее и крепко прижал к себе.
– Фэй, ты должна решиться. Так продолжаться не может. Пойми, я ведь не из железа.
Голос его звучал глухо, хрипло, губы искали ее губ.
– Стивен, пожалуйста, не надо, – еле слышно говорила она. – Пожалуйста! Артур… слуги. Стивен, пожалей меня, держи себя в руках.
Он выпустил ее, дыхание его участилось, широкое лицо раскраснелось.
– Послушай, Фэй! Ты любишь меня, а я тебя. И нас разделяют какие-то проклятые условности. Когда-нибудь я не выдержу, пошлю всех к черту, и получится замечательный спектакль. Неужели ты не можешь взглянуть правде в глаза и убежать со мной? В Англии мы не останемся – видит Бог, она мне осточертела. Слишком уж тут много чопорности. Я увезу тебя куда захочешь. И обойдемся без бракоразводного процесса.
– Не могу. Это безнравственно! Напрасно я пригласила тебя, но мне так хотелось с тобой увидеться. Дайна считает, что это дурно с моей стороны, и она права. Это действительно дурно; однако если совсем не видеться с тобой, то лучше умереть.
При виде ее страданий гневный румянец исчез с лица Стивена. Он взял ее руку и неуклюже погладил.
– Извини. Я не хотел расстраивать тебя, дорогая. Тебе и без того несладко. Только нам надо найти какой-то выход, так ведь? Но не будем сейчас об этом говорить. Я здесь для того, чтобы служить тебе опорой, помогать, чем смогу.
Глаза Фэй наполнились слезами.
– Стивен, ты так добр ко мне. Я дрянь, раз допускаю, чтобы ты попусту тратил из-за меня свою жизнь.
Гест хотел ей ответить, но из коридора донесся голос сэра Артура, и через несколько секунд генерал вошел в гостиную. Следом за ним Финч внес поднос с коктейлями и поставил на столик у стены. Где-то в отдалении прозвенел электрический звонок, и Фэй сказала с вымученной оживленностью:
– Это, должно быть, Чадли. Они всегда приходят вовремя.
Но то оказались не Чадли, а миссис Твининг, о чем Финч тут же доложил.
Вдове Твининг можно было дать и сорок пять лет, и все шестьдесят. Жила она по соседству, в каких-нибудь пяти милях, и часто наезжала в гости. Говорила, что, поскольку знакома с Артуром много лет, считает себя своим человеком в доме. Делая это заявление, она с легкой насмешкой приподнимала брови, однако генерал, видимо, снисходя к ней как к старой знакомой, оставлял такую фамильярность без внимания.
