Агата Кристи - Скрюченный домишко
– У вас не возникло обиды?
– Отец волен был поступать, как ему вздумается.
– Можно ли считать ваши отношения с миссис Леонидис дружелюбными?
– Вполне.
– Вы дружите с ней?
– Мы очень редко встречаемся.
Старший инспектор переменил тему:
– Можете ли вы мне что-нибудь рассказать о мистере Лоуренсе Брауне?
– Боюсь, что нет. Его нанимал мой отец.
– Да, но чтобы учить ваших детей, мистер Леонидис.
– Резонно. Сын мой перенес детский паралич, к счастью, в легкой форме, и мы решили не отдавать его в школу. Отец предложил, чтобы сына и мою младшую дочь Жозефину обучал домашний учитель. Выбор был в то время весьма ограничен, учитель должен был не подлежать военной службе. Рекомендации у этого молодого человека оказались удовлетворительными, отец и моя тетушка, на которой лежала забота о детях, были довольны, и я дал согласие. Хочу добавить, что не могу предъявить никаких претензий к преподаванию – учитель он добросовестный и компетентный.
– Комната у него в той части дома, которая принадлежит вашему отцу?
– Да, там больше места.
– Не замечали ли вы когда-нибудь… мне неприятно об этом спрашивать… каких-либо знаков близости между ним и вашей мачехой?
– Я не имел случая заметить что-либо подобное.
– Не доходили ли до вас слухи и сплетни на эту тему?
– Я не имею обыкновения слушать сплетни, инспектор.
– Похвально, – отозвался инспектор Тавернер. – Стало быть, вы не видели ничего плохого, не слышали ничего плохого и ничего плохого не скажете.
– Если угодно, так, инспектор.
Старший инспектор Тавернер встал.
– Ну что ж, – сказал он, – благодарю вас, мистер Леонидис.
Я незаметно вышел из комнаты вслед за ним.
– Уф, – проговорил Тавернер, – треска мороженая.
7
– А теперь, – продолжал он, – пойдем перемолвимся с миссис Филип. Магда Уэст – ее театральный псевдоним.
– Она хорошая актриса? – поинтересовался я. – Имя знакомое, как будто я видел ее в каких-то представлениях, но когда и где – не помню.
– Она из этих почти-звезд, – ответил Тавернер. – Выступала пару раз в главных ролях в Вест-энде, составила себе имя в театрах с постоянным репертуаром, много играет в небольших интеллектуальных театриках и воскресных клубах. Мне думается, ей помешало отсутствие необходимости зарабатывать себе на жизнь. Она имеет возможность проявлять разборчивость, переходить с места на место, порой она финансирует спектакли, в которых ее привлекает определенная роль, как правило, самая неподходящая. В результате она очутилась скорее в любительском, чем в профессиональном классе. Не думайте, она играет превосходно, особенно в комедиях, но директора не очень ее жалуют – по их мнению, слишком независима, да и склонна к интригам. Любит раздуть ссору, подлить масла в огонь. Не знаю уж, насколько тут много правды, но, во всяком случае, среди своих коллег-актеров она не пользуется большой симпатией.
Из гостиной вышла София:
– Мама вас ждет, инспектор.
Я последовал за Тавернером в большую гостиную. И не сразу узнал женщину, сидевшую на парчовом диванчике. Золотисто-каштановые волосы башней вздымались вверх в стиле эпохи Эдуарда, элегантного покроя темно-серый костюм, бледно-сиреневая в узкую складочку блузка, застегнутая на горле небольшой камеей. Только сейчас я заметил очарование вздернутого носика. Она слегка напомнила мне Атену Сайлер, и невозможно было поверить, что это то же самое бурное существо в персиковом неглиже.
– Инспектор Тавернер? – произнесла она. – Входите и, прошу вас, садитесь. Вы курите? Какое ужасное событие. Я пока никак не могу с ним свыкнуться.
Голос звучал тихо, ровно – голос человека, решившего во что бы то ни стало держать себя в руках.
– Скажите, пожалуйста, могу я чем-нибудь помочь?
– Спасибо, миссис Леонидис. Где вы находились во время случившейся трагедии?
– Я, должно быть, как раз ехала сюда из Лондона. Днем я завтракала с приятельницей в «Иве». Затем мы поехали на показ мод. Выпили с друзьями в Беркли, и я отправилась домой. Тут я застала страшную суматоху. Как оказалось, у моего свекра случился припадок, и он… умер. – Голос слегка дрогнул.
– Вы были привязаны к вашему свекру?
– Я его просто обо… – Голос зазвучал громче и пронзительнее. София чуть поправила уголок картины Дега. Голос Магды на несколько тонов упал. – Я очень любила его, – ответила она просто. – Мы все его любили. Он был так… добр к нам.
– Как вы ладили с миссис Леонидис?
– Мы редко виделись с Брендой.
– Отчего?
– Ну, у нас мало общего. Бедняжка Бренда. Ей, вероятно, иногда приходилось нелегко.
София опять коснулась Дега.
– Да? В каком отношении?
– Ну, не знаю. – Магда с грустной улыбкой покачала головой.
– Была ли миссис Леонидис счастлива с мужем?
– О да, я думаю, да.
– Ссоры бывали?
Опять улыбка и покачивание головой.
– Право, не знаю, инспектор. Их часть дома полностью отделена от нашей.
– Она была очень дружна с мистером Лоуренсом Брауном, не так ли?
Магда Леонидис приняла холодный вид. Широко раскрытые глаза ее с упреком уставились на Тавернера.
– Я не думаю, – проговорила она с достоинством, – что вы вправе задавать мне подобные вопросы. Бренда дружески относилась ко всем. Она вообще дружелюбно настроена к людям.
– Нравится вам мистер Лоуренс Браун?
– Он очень тихий. Очень милый, но его почти не замечаешь. Я его вообще редко вижу.
– Он преподает хорошо?
– По-видимому. Меня это мало касается. Филип, по-моему, вполне доволен.
Тавернер прибегнул к тактике внезапного нападения:
– Мне неприятно вас об этом спрашивать, но как по-вашему – существовали между ним и миссис Брендой Леонидис любовные отношения?
Магда с величественным видом поднялась:
– Я никогда не замечала ничего подобного. Мне кажется, инспектор, такого рода вопросы вы не должны задавать мне. Все-таки она была женой моего свекра.
Я чуть не зааплодировал.
Старший инспектор тоже поднялся.
– Скорее вопрос к слугам? – заметил он вопросительно.
Магда промолчала.
Сказав: «Спасибо, миссис Леонидис», – инспектор удалился.
– Радость моя, ты была великолепна, – горячо похвалила мать София.
Магда задумчиво покрутила завиток за правым ухом и посмотрелась в зеркало.
– Д-да, – согласилась она. – Пожалуй, сыграно верно.
София перевела взгляд на меня:
– А вам разве не надо идти с инспектором?
– Послушай, София, как мне себя…
Я запнулся. Не мог же я спросить ее прямо так, при ее матери, какая мне отводится роль. Магда Леонидис до сей поры не проявила ни малейшего любопытства к моей персоне – пока что я ей пригодился только как свидетель ее эффектной реплики под занавес о дочерях. Я мог быть репортером, женихом ее дочери, или незаметным сотрудником полиции, или даже гробовщиком – для Магды Леонидис все эти люди составляли публику.
Поглядев вниз, себе на ноги, миссис Леонидис с неудовольствием сказала:
– Эти туфли сюда не подходят. Они легкомысленны.
Повинуясь повелительному кивку Софии, я поспешил вслед за Тавернером. Я нагнал его в большом холле, как раз когда он взялся за ручку двери, ведущей к лестнице.
– Иду к старшему брату, – пояснил он.
Я без дальнейших околичностей изложил ему свои проблемы:
– Послушайте, Тавернер, в конце концов – кто я такой?
– Что вы имеете в виду? – удивился он.
– Что я тут делаю? Предположим, меня спросят, и что я отвечу?
– А-а, понятно. – Он подумал. Потом улыбнулся: – А вас кто-нибудь уже спрашивал?
– Н-нет.
– Ну так и оставьте все как есть. «Не объясняй ничего» – отличный девиз. Особенно в доме, где такая неразбериха. У всех полно своих забот и опасений, им не до расспросов. Ваше присутствие будет восприниматься как должное постольку, поскольку вы уверены в себе. Говорить, когда тебя не спрашивают, большая ошибка. Так, а теперь откроем дверь и поднимемся по лестнице. Ничего не заперто. Вы, конечно, понимаете, что вопросы, которые я им задаю, – сплошная чепуха. Да наплевать мне, кто из них был дома, а кого не было и кто где в тот день находился…
– Так зачем же…
– Затем, что это мне позволяет взглянуть на них, составить о каждом мнение, послушать, что они скажут, – а вдруг кто-то ненароком даст мне ключ. – Он на секунду замолчал, потом понизил голос: – Голову даю на отсечение, миссис Магда Леонидис могла бы сболтнуть что-нибудь важное.
– Да, но насколько это было бы надежно?
– Совсем ненадежно, но могло бы дать толчок к расследованию в новом направлении. У всех в этом проклятом доме было сколько угодно удобных случаев и способов это сделать. Мне не хватает мотива.
Наверху доступ в правое крыло преградила запертая дверь. На ней висел медный молоток, и инспектор послушно постучал.
В то же мгновение дверь с силой распахнулась. Мужчина, который открыл ее, очевидно, как раз собирался выйти. Это был неуклюжий широкоплечий гигант, волосы у него были темные, взъерошенные, лицо донельзя уродливое и в то же время приятное. При виде нас он тут же со смущенным видом отвел глаза – привычка, нередко свойственная честным, но застенчивым людям.