Найо Марш - Смерть в театре «Дельфин»
Он прочёл:
«Сделаны моим отцом для моего сына на его XI день рождения, но никогда не носились бедным мальчиком».
Перигрин, словно погруженный в транс, смотрел на перчатку и документы, затем взял нож, оставленный мистером Кондукисом на столе, аккуратно коснулся лезвием слоновой кости перчатки и чрезвычайно медленно приподнял отворот. Метка состояла из двух букв, написанных тем же корявым почерком: ГШ.
— Откуда… — услышал Перигрин собственный голос. — Откуда это? Чьё оно?
— Моё, конечно, — сказал мистер Кондукис. Голос прозвучал как бы издалека.
— Но… где вы нашли это? Долгое молчание.
— На море.
— На море?
— Во время круиза шесть лет назад. Я купил шкатулку.
Перигрин посмотрел на мистера Кондукиса. Как он бледен и как странно держится!
— Шкатулка, — пояснил он, — была чем-то вроде фамильного достояния. Прежний её владелец не знал о двойном дне, пока…
Мистер Кондукис замолчал.
— Пока? — повторил Перигрин.
— Он узнал об этом только перед самой смертью.
— Вы показывали эти вещи специалистам?
— Нет. Мне, безусловно, следовало бы спросить мнение какого-нибудь музея или аукциона Сотсби.
Он произнёс это так равнодушно, что в голове Перигрина мелькнула дикая мысль: вдруг мистер Кондукис не до конца понимает, о чем тут идёт речь. Он уже судорожно прикидывал, как бы повежливее выяснить это, когда мистер Кондукис продолжил:
— Я специально не вникал, но, насколько могу судить, возраст мальчика ко времени его смерти совпадает со свидетельствами, а дед его действительно был перчаточником.
— Да.
— Инициалы на изнаночной стороне также соответствуют инициалам ребёнка.
— Да. Гамнет Шекспир.
— Вот именно, — сказал мистер Кондукис.
Глава 2
МИСТЕР ГРИНСЛЭД
— Знаю, знаю, — сказал Перигрин. — Хватит об этом, Джер. Мне прекрасно известно, что подпольный бизнес на Шекспире существовал всегда, а за последние четверть века достиг просто небывалых масштабов. Я знаю о спекуляции на старых портретах с величественными лбами и поддельными подписями, об «украденных» и «неизвестных» копиях, «случайно обнаруженных» документах и прочих подобных вещах. Мне прекрасно известно, что подавляющее большинство непарных перчаток — самая обыкновенная фальшивка. Я прошу тебя только об одном: пойми наконец, что я был буквально нокаутирован увиденным.
— Ну, насколько я понял, не только им. Ты сперва наполовину утонул, затем наполовину напился, оделся, как миллионер, и никак не мог решить, издевается над тобой хозяин или нет.
— Я почти уверен, что нет.
— Однако, судя по твоему отчёту, его поведение казалось по меньшей мере странным.
— Более чем странным, но, по-моему, ничего подозрительного в нем не было.
— Что же, тебе виднее, — пожав плечами, Джереми Джонс склонился над своим рабочим столом и осторожно отрезал кусочек тонкого картона. Он делал миниатюрный макет декораций к пьесе «Хранимый Венерой» по заказу клуба театралов. Спустя минуту Джер отложил бритву и поднял глаза на Перигрина.
— Ты можешь её нарисовать?
— Постараюсь.
И Перигрин постарался. Он помнил перчатку до мельчайших подробностей и сделал вполне приличный набросок.
— На вид, — подчеркнул Джер, — все как надо. Тесьма, вышивка, сужение к запястью. В общем, конец шестнадцатого века. А кожа?
— Тонкая-претонкая, жёлтая, мягкая, морщинистая и старая, как сама древность.
— Тогда перчатка и в самом деле может относиться к периоду Елизаветы или Иакова, а вот записка — наверняка подделка.
— С чего ты решил? Ведь никто не пытался заработать на этом.
— Ты этого не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь. Кем именно был тот приятель, у которого Кондукис купил её?
— Он не сказал.
— А кто такая М.Э., бабушка которой всегда повторяла, что перчатка принадлежала Поэту?
— Ну чего ты ко мне пристал? Важно то, что её прапрабабушке перчатка досталась от миссис Дж. Харт, каковая Джоан Харт…
— Урождённая Шекспир и вполне могла получить этот предмет одежды от своего брата. Да. Ни одна подделка не обходится без таких вот «косвенных доказательств». Впрочем, разбираться — это дело специалистов.
— Я именно так и сказал ему. Я спросил, не хочет ли он показать эти вещи экспертам, и даже предложил, куда обратиться, а он кинул на меня один из своих странных взглядов — не то вороватых, не то испуганных или вовсе пустых… Я просто не знаю, как тебе их описать. Так вот зыркнул на меня и тут же захлопнул створки, как устрица.
— Что уже само по себе подозрительно, — улыбнулся Джер и добавил:
— «Жаль, что я не был там»[2].
— В таком случае «он ужаснул бы вас»[3].
— «Весьма возможно»[4]. Что нам с тобой вообще известно о Кондукисе?
— Не могу вспомнить ничего определённого. Не так давно в каком-то воскресном приложении появился очередной опус о нем. Он-де ненавидит рекламу, зато любит яхты и так проскочил мимо мистера Гульбенкяна, что тот до сих пор не может прийти в себя. А ещё он враг всяческих развлечений, баснословно щедрый, но всегда анонимный филантроп. Что-то в этом роде. Говорят, что его мать — русская, а отец — англо-румын.
— А откуда у него презренный металл?
— Не знаю. Наверное, как всегда, нефть. Статья была озаглавлена «Тайна Мидаса» и сопровождалась фотографией, где он, мертвенно-бледный, пытается увернуться на ступеньках банка от объектива, а также заметкой о том, как фотографу все-таки удалось его снять. Я тогда сидел у дантиста, потому и прочёл.
— Холост?
— Кажется, да.
— Как же вы с ним расстались?
— Он просто вышел из комнаты. Потом появился дворецкий и сообщил, что машина ждёт. Заодно он вернул мне мой мерзкий, вонючий бумажник и доложил, что одежда отправлена в чистку, где данный случай признан безнадёжным. Я пробормотал что-то по поводу мистера Кондукиса, однако слуга почтительно довёл до моего сведения, что мистеру Кондукису позвонили из Нью-Йорка и он «вполне поймёт». Получив столь откровенный намёк, я ускользнул. Как тебе сюжет?
— Блеск. Стало быть, он владеет «Дельфином» и собирается снести его, чтобы соорудить на Южном берегу ещё одну вафлю из стекла и бетона?
— Он «обдумывает это предложение».
— Чтоб у него шарики за ролики заехали.
— Джер, ты просто обязан пойти и взглянуть на театр. Ты умрёшь от одного вида. Ажурные решётки, херувимы, кариатиды — этакое попурри на тему ранне — и средневикторианского периода, а общий план придумал ангел, не иначе. Господи, стоит мне только подумать, что можно сделать с этаким шедевром…
— А ужасный старый Крез…
