Джеймс Чейз - Что лучше денег?
Я улыбнулся ему.
— Все правильно, Расти. Я знаю, ты желаешь мне добра, но я не поеду домой. В следующий раз, когда ты меня увидишь, я буду сидеть в «кадиллаке».
Меня не тревожило, что я лишился тридцати долларов в неделю. Наверняка через несколько недель Рима будет при деньгах. С таким голосом она не может дать промашку, я был уверен в этом.
Я позвонил Вилли Флойду и сказал ему, что приведу Риму на прослушивание примерно в полдесятого.
Он согласился, но в его голосе не было энтузиазма. После этого я вернулся домой. Отперев дверь Риминой комнаты и заглянув внутрь, я увидел ее спящей на кровати.
Времени еще хватало, поэтому я не стал ее будить. Пройдя в свою комнату, я побрился и переменил сорочку, потом достал из шкафа свой смокинг, который пришлось почистить и погладить. Он доживал свои последние дни, но надо было обходиться тем, что есть, пока не появятся деньги, чтобы купить другой.
Без четверти девять я вошел к ней в комнату и разбудил ее.
— Ну-ка, шевелись, примадонна, — сказал я. — В твоем распоряжении полчаса.
Она выглядела очень вялой, и я видел, что ей стоило больших усилий подняться с кровати.
«Может быть, она действительно голодна?» — подумал я. Нельзя ожидать от нее хорошего исполнения, если она чувствует себя так же скверно, как выглядит.
— Я пошлю Кэрри за сэндвичем, — сказал я. — Она успеет принести его, пока ты оденешься.
— Как хочешь.
Ее безразличие начало меня беспокоить. Когда она начала стягивать с себя джинсы, я вышел из комнаты, спустился к Кэрри, которая сидела на свежем воздухе у входа, и попросил ее принести мне сэндвич с цыпленком.
Она вернулась минут через десять с бумажным пакетом, и я отнес его к Риме в комнату.
Она была уже в платье и сидела перед замызганным зеркалом. Я бросил пакет ей на колени, но она с гримасой смахнула его на пол.
— Не нужно мне этого.
— Какого черта!..
Я схватил ее за руки, поднял со стула и основательно встряхнул.
— Ну-ка, брось валять дурака! Тебе петь сегодня вечером. Нельзя упускать такого шанса. Давай ешь этот чертов сэндвич! Ты же все время скулила, что умираешь от голода. Вот и ешь!
Она подняла пакет, вынула сэндвич и начала откусывать маленькие кусочки, но как только добралась до начинки, быстро отложила его в сторону.
— Я больше не могу, меня вырвет.
Я съел сэндвич сам.
— Ты мне надоела, — сказал я с набитым ртом. — Иногда мне кажется, что лучше бы я тебя вообще не встречал. Ну, ладно, пошли. Я сказал Вилли, что мы будем у него в полдесятого.
Все еще продолжая жевать, я отступил на шаг и посмотрел на нее. Она походила на призрак — бледная как мел, синяки под глазами, но даже это не мешало ей выглядеть интересной и пикантной.
Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Вечер был жаркий, но когда она случайно прикоснулась ко мне, я почувствовал, что она вся дрожит.
— Тебе что, холодно? — спросил я. — Что с тобой?
— Ничего.
Неожиданно она громко чихнула.
— Прекрати немедленно, — заорал я. — Ты должна петь сегодня вечером.
— Я сделаю все, что скажешь.
Она уже стояла у меня поперек горла, но я не переставал думать о ее голосе. Если она расчихается у Вилли Флойда, он пошлет ее ко всем чертям.
Мы сели на трамвай и доехали до Десятой улицы. В трамвайной давке ее притиснули ко мне, и время от времени я чувствовал, как ее легкое тело сотрясает дрожь. Она начала меня беспокоить.
— Ты что, нездорова? — спросил я ее. — Надеюсь, петь-то ты сможешь?
— Я здорова, оставь меня в покое.
Ночной клуб «Голубая роза» был набит до отказа обычной прожженной публикой, состоящей из почти преуспевающих и почти честных дельцов, почти красивых шлюх, мелкой актерской сошки из голливудских киностудий и горстки гангстеров на вечернем отдыхе.
Оркестр исполнял легкую мелодию в ритме свинга. В невыносимой духоте метались взмокшие от пота официанты. Я шел за Римой, подталкивая ее в спину, пока мы не уперлись в кабинет Вилли. Я постучался, открыл дверь и следом за ней вошел внутрь.
Вилли сидел, задрав ноги на стол, и полировал ногти. Он вскинул глаза и нахмурился.
— Привет, Вилли! — сказал я. — Вот и мы. Разреши познакомить тебя с Римой Маршалл.
Он кивнул, затем смерил ее своими маленькими глазками и поморщился.
— Когда наш выход? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Мне все равно. Хоть сейчас. — Он спустил ноги на пол. — Ты уверен, что она подойдет? На вид ничего особенного.
Неожиданно в наш разговор вмешалась Рима:
— Я не напрашивалась…
— Помолчи, — сказал я, — предоставь это дело мне. — А Вилли я сказал: — Зря зубоскалишь. За это она будет стоить тебе сотню в неделю.
Вилли рассмеялся.
— Да ну! Я даже не представляю, кем она должна быть, я чтобы заставить меня выложить такие деньги. Ну, ладно, давай послушаем, что она умеет.
Мы вышли в ресторан и стояли в полумраке, пока не кончил играть оркестр. Затем Вилли поднялся на эстраду, отправил ребят отдыхать и объявил Риму.
Он не стал ее особенно рекламировать. Есть, мол, маленькая девочка, которая хотела бы спеть пару песенок. Затем он махнул нам рукой, и мы поднялись на эстраду.
— Не стесняйся петь громко, — сказал я Риме, садясь за пианино.
Большинство публики даже не потрудилось прекратить разговоры. Никто ее не поприветствовал.
Меня это не трогало. Как только она раскроет рот, этот поток серебристого звука быстро заставит их прикусить языки.
Вилли стоял рядом со мной с хмурым видом, не спуская с нее глаз. Он был явно чем-то обеспокоен.
Рима стояла у пианино и равнодушно смотрела в прокуренный полумрак. Она казалась совершенно невозмутимой.
Я начал играть, не выпуская ее из виду. Она вступила точка в точку и первые шесть-семь тактов исполнила как профессиональная певица. Был звук, был ритм, голос лился чистым серебром. А потом все пошло вкривь и вкось. Лицо у нее вытянулось, голос сел. Она оборвала пение и начала чихать. Согнувшись и закрыв руками лицо, она чихала и тряслась всем телом.
В наступившей мертвой тишине слышалось только ее чихание. Затем оно утонуло в шуме голосов.
Я перестал играть, по спине у меня побежали мурашки.
Я слышал, как Вилли орал благим матом:
— Забирай отсюда эту наркоманку! Какого дьявола ты ее сюда приволок! Чтобы духу ее здесь не было! Ты меня слышишь? Забирай отсюда эту чертову наркоманку!
Глава третья
Рима лежала на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку. Она тряслась и поминутно чихала. Я стоял у задней спинки кровати и смотрел на нее.
