Филлис Джеймс - Смерть эксперта-свидетеля
– Придется бросить эту работу. Все бесполезно, Сью. Я больше не могу. Он меня до того довел, что я и вправду стал таким ничтожеством, каким он меня считает.
– Но, Клифф, ты же знаешь, что это неправда. Ты прекрасный работник. В старой лаборатории никто никогда не мог на тебя пожаловаться.
– Я тогда ведь не был старшим научным. Лорример считает, что меня и не следовало повышать. Он прав.
– Он не прав. Дорогой, не позволяй ему лишить тебя уверенности. Это тебя погубит. Ты – надежный и добросовестный судебно-медицинский биолог. И тебя не должно беспокоить, что ты работаешь не так быстро, как другие. Это совершенно не важно. Доктор Мак всегда говорил: самое важное – это точность и аккуратность. Ну и что, если работа занимает у тебя больше времени? Ты же всегда в конце концов получаешь правильный ответ.
– Теперь не всегда. Теперь я даже простой тест с пероксидазой четко сделать не могу. Стоит ему подойти ко мне на метр-полтора, у меня руки трястись начинают. Я только что закончил исследование пятен на молотке – по делу Паско, о подозрении в убийстве. Так сегодня Лорример останется в Лаборатории, чтобы снова все перепроверить. И он обязательно доведет до сведения всей Лаборатории, почему он это делает.
Сюзан знала – Клифф не умеет противостоять грубости и сарказму. Может, из-за отца. Сейчас, после инсульта, старик парализован, и, наверное, ей следует испытывать к нему жалость, ведь он прикован к больничной койке, лежит недвижимый, словно срубленное дерево, подбородок дрожит, говорить не может, только злые глаза впиваются с бессильной яростью то в одно склоненное над ним лицо, то в другое. Но из того немногого, что мог порой обронить Клифф, выходило, что старик был ему плохим отцом. Нелюбимый и неудачливый школьный учитель, он возлагал ничем не обоснованные надежды на своего сына. А сын смертельно его боялся. Клифф больше всего нуждается в любви и поддержке. Ну и что, если он никогда не поднимется выше старшего научного? Кого это интересует? Он такой добрый, такой любящий. Так заботится о ней и Дебби. Он ее муж, и она его любит. Только он не должен уходить из Лаборатории. Разве он сможет найти другую работу? Какую? Ничего другого он делать не умеет. В Восточной Англии полно безработных, как и во всех других местах. А им надо выплачивать взносы за лом, и счета за электричество огромные – из-за отопления: на этом не сэкономишь, ведь Дебби нужно тепло. И за спальный гарнитур, купленный в рассрочку… Даже в детской мебель еще не полностью оплачена. Сюзан хотела, чтобы у Дебби было все новое и красивое, пришлось истратить последние сбережения.
– А ты не можешь обратиться в Организационный отдел с просьбой о переводе? – спросила она.
Отчаяние, звучавшее в его голосе, надрывало ей сердце:
– Никто не захочет меня взять, если Лорример скажет, что я ни на что не годен. Он, похоже, самый лучший судмедбиолог в округе. И если он решил, что я ничтожество, значит, я – ничтожество.
Вот и это тоже стало ее раздражать – раболепное преклонение жертвы перед своим угнетателем. Порой, ужасаясь собственной нелояльности, она начинала понимать, почему доктор Лорример так презирает ее мужа.
– Почему бы тебе не поговорить с директором? – спросила она.
– Поговорил бы, если бы доктор Мак не ушел. А Хоуарту все равно. Он же у нас новичок. Ему ни к чему ссориться с руководящими сотрудниками, особенно сейчас, когда Лаборатория готовится к переезду в новое здание.
Тут она вспомнила про Миддлмасса, заведующего Отделом по исследованию документов. Она работала у него в Отделе младшим научным до того, как вышла замуж. Она и Клиффа встретила в Лаборатории Хоггата. Может, Миддлмасс сумеет что-нибудь сделать для них, поговорить с Хоуартом, использовать свое влияние в Орготделе. Она не вполне представляла себе, как он сумеет им помочь, но потребность довериться кому-то была совершенно непреодолима. Так больше просто нельзя. Клифф сорвется. Как только она будет справляться с ребенком и больным мужем, притом что их будущее совершенно не обеспечено? Но мистер Миддлмасс, конечно, сможет что-то сделать. Сюзан верила в него – ей необходимо было верить. Она взглянула на Клиффа.
– Не надо так волноваться, дорогой. Все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Ты иди сейчас на работу, а вечером мы все обсудим.
– Да как? Ведь твоя мать к ужину собиралась приехать.
– Значит, поговорим после ужина. Она должна успеть на автобус в семь сорок пять. Тогда и поговорим.
– Я больше так не могу, Сью.
– И не надо. Я что-нибудь придумаю. Все уладится. Обещаю тебе, дорогой. Все будет хорошо.
Глава 5
– Мам, а ты знала, что каждый человек уникален?
– Конечно, знала. Это каждому понятно. Ведь кого ни возьми – существует только один такой. Ты – это ты. Я – это я. Передай папе джем и вынь свой рукав из масленки.
Бренда Придмор, недавно получившая должность секретаря-регистратора в Лаборатории Хоггата, подтолкнула джем на другую сторону стола и принялась аккуратно, тоненькими ломтиками срезать белок с яйца, оттягивая – по детской еще привычке – решительный момент явления сверкающего желтизной купола, в который она с наслаждением погрузит свою вилку. Однако сегодня этот увлекательный ритуал совершался полуавтоматически. Мысли ее были заняты треволнениями и открытиями, связанными с первой в жизни работой.
– Я хотела сказать – уникален биологически. Инспектор Блейклок, помощник сотрудника по связям с полицией, объяснил, что каждый человек имеет уникальные отпечатки пальцев и что на земле не может быть двух совершенно одинаковых типов крови. Если бы у ученых хватало нужной аппаратуры, они смогли бы их все один от другого отличить, эти типы крови. Ну, он считает, что такой день не за горами. Судебный ученый-серолог сможет определенно сказать, откуда кровь, даже если пятна уже высохли. Труднее всего с засохшей кровью. А если кровь свежая, мы гораздо больше можем выяснить.
– Интересную работку ты себе выбрала. – Миссис Придмор снова наполнила фаянсовый чайник из того, что кипел на плите, и вернулась на свое место за столом.
Кухня старой фермы, с кретоновыми занавесками в ярких цветах, все еще скрывавшими окна, полнилась домашним теплом и уютом. Пахло подогретыми хлебцами, жареным беконом и крепким, душистым чаем.
– Не могу сказать, чтоб мне все это так уж нравилось, – продолжала она. – Ведь тебе приходится принимать и регистрировать куски трупов и окровавленную одежду. Надеюсь, ты тщательно моешь руки перед уходом домой?
– Ну, мам, все совсем не так! Все вещдоки прибывают в пластиковых мешках, и к ним инд… идентификационные бирки привешены. И нам надо ужасно тщательно следить, чтоб на все ярлыки правильно наклеить и правильно все в журнал записать. Все дело в неразрывности улик, инспектор Блейклок называет это «целостность отбора». И нам никогда не присылают куски трупов.
