Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
Он протянул документ моему другу, который внимательно его изучил.
– Вы подтверждаете, что это почерк сэра Джеффри?
Американец с готовностью кивнул:
– Да, этот летящий, несколько нетвердый мужской почерк мне знаком. Как видите, здесь говорится о том, что мне следует принять семейное достояние из рук миссис Галлибасты и с соблюдением полной секретности перевезти его в Америку, где оно должно оставаться в моем владении, пока не найдется второй, пропавший кузен Маклсворт. Если у него окажутся наследники мужского пола, оно должно быть передано одному из них по моему выбору. Если же таковых не окажется, “Персей” достанется одной из моих дочерей – сыновей у меня нет – при условии, что они с мужем прибавят фамилию Маклсворт к своей собственной. Я отдаю себе отчет в том, мистер Холмс, что в известной степени нарушаю свое обещание. Но я так мало знаком с английским обществом и его обыкновениями! У меня острое чувство привязанности к семье, и я понятия не имел, что принадлежу к столь прославленному роду, пока сэр Джеффри не написал мне об этом. И хотя знакомы мы были только по переписке, я чувствую себя обязанным исполнить его последнюю волю. Однако же я не настолько глуп, чтобы полагать, что я в точности знаю, что делаю. Я нуждаюсь в дружеском наставлении. Я хочу быть уверен, что в том, что я делаю, нет ничего бесчестного, и я знаю, что во всей Англии нет никого, кто сохранил бы мою тайну вернее, чем вы.
– Польщен вашим доверием, мистер Маклсворт. А не могли бы вы сказать мне, от какого числа было последнее письмо сэра Джеффри?
– Дата там не проставлена, но я помню ту, что на почтовом штемпеле. Пятнадцатое июня этого года.
– Хорошо. А умер сэр Джеффри?..
– Тринадцатого. Полагаю, он отправил письмо перед смертью, но вынули его из почтового ящика уже после.
– Резонное предположение. И вы говорите, почерк сэра Джеффри вам хорошо знаком?
– Мы переписывались несколько лет, мистер Холмс. Письмо было написано его рукой. Никто, сколько он ни старайся, не смог бы подделать особенности этого почерка… иногда он вдруг срывается почти в полную неразборчивость… Но обычно его рука была твердой, а почерк красивым и легко читаемым. Нет, то была не подделка, мистер Холмс. То же касается и записки, которую передала мне его экономка.
– Но сами вы никогда с сэром Джеффри не виделись?
– К сожалению, нет. Он иногда писал, что хотел бы приехать в Техас, пожить на ранчо, да, наверное, дела не пустили.
– Да? А вот я так, бывало, встречал его. Было время, мы состояли членами одного клуба. Артистического склада человек, ценитель японской гравюры и шотландской мебели. Приветливый, любезный, немного рассеянный, склонный к уединению. Определенно с мягким характером. Слишком хорош для этого мира, как мы тогда говорили.
– Когда же это могло быть, мистер Холмс? – полюбопытствовал наш гость, с живым интересом наклоняясь к Холмсу.
– Думаю, лет двадцать назад, когда я только начал практиковать частный сыск. Мне удалось тогда обнаружить некоторые обстоятельства в одном деле, которое касалось молодого приятеля сэра Джеффри, – тот, знаете ли, попал в передрягу. Ваш кузен был настолько любезен, что поверил в мою способность обратить заблудшего на путь истины. Да, помнится, он частенько выражал озабоченность судьбой того или иного из многих своих приятелей. Сам же оставался убежденным холостяком. Я был огорчен, услышав, что его обокрали. А потом бедняга покончил с собой. Меня это удивило, но вопросов дело не вызвало, а кроме того, как раз в тот момент я был занят каким-то довольно сложным расследованием. Добродушный такой, старой закалки джентльмен. Покровитель нищенствующей артистической молодежи. Боюсь, именно на искусство он и потратил львиную долю своего состояния.
– Мне он об искусстве писал мало, мистер Холмс. Сдается мне, он сильно изменился с тех пор, как вы с ним встречались. Сэр Джеффри, каким я его запомнил, был человек до крайности нервный, мнительный, подверженный страхам. Только чтобы успокоить его, я согласился выполнить его просьбу. Что ни говори, а я последний из Маклсвортов и, хочешь не хочешь, должен принять на себя определенные обязательства. Ответственность, которая легла на меня, мистер Холмс, мне льстит, – однако же суть поручения не перестает меня беспокоить.
– Ваш здравый смысл выше всяких похвал, мистер Маклсворт, и, что и говорить, вы человек чести. Положение, в которое вы попали, вызывает у меня глубокое сочувствие. Вы поступили весьма разумно, обратившись к нам, и мы сделаем все возможное, чтобы вам помочь.
На лице американца явственно выразилось облегчение.
– Благодарю вас, мистер Холмс. И вас я благодарю, доктор Ватсон. Теперь я смогу действовать, хоть в какой-то степени понимая, что происходит.
– Правильно ли я понял, что сэр Джеффри в своих письмах к вам упоминал свою экономку?
– Именно так, сэр, и всегда в самых восторженных выражениях. Она поступила к нему около пяти лет назад и много трудилась для того, чтобы привести его дела в порядок. Если бы не она, писал сэр Джеффри, он гораздо раньше предстал бы перед судом по делу о несостоятельности. Право же, он отзывался о ней с такой теплотой, что я, признаюсь, подумал… подумал тогда, что между ними…
– Я понимаю, о чем вы, мистер Маклсворт. Этим может объясняться и тот факт, что ваш кузен так никогда и не женился. Если мы правы в своих предположениях, то, надо полагать, классовые различия оказались непреодолимы.
– Я бы не хотел обсуждать личную жизнь моего родственника, мистер Холмс.
– Все-таки я думаю, что нам следует трезво смотреть на вещи… – Закрыв таким образом тему, Холмс взмахнул своей длинной рукой. – А вот позволено ли нам будет взглянуть на скульптуру, которую вы сегодня забрали?
– Разумеется, сэр. Боюсь, газета, в которую ее завернули, в нескольких местах порвалась…
– Благодаря чему я и смог распознать прекрасную работу Феллини, – сказал Холмс, и лицо его, по мере того как появлялась из бумаги необыкновенная фигурка, приобретало почти восторженное выражение. Он протянул руку и пробежался пальцами по телу Персея, совершенному, как живая плоть. Само серебро, трепещущее, полное какой-то внутренней жизни, гравировка золотом, драгоценные камни – все служило ощущению чуда, которое исходило от Персея; взмахнув окровавленным мечом, стоял он, щит на предплечье, держа в руке коронованную змеями голову, которая гневно взирала на нас своими сапфировыми глазами, грозя обратить в камень.
– Ничего удивительного, что сэр Джеффри с его утонченным вкусом желал, чтобы такое сокровище осталось в семье, – сказал я. – Теперь я понимаю, отчего это сделалось его наваждением к концу жизни. Но все-таки, на мой взгляд, он мог оставить его музею либо сделать распоряжение, чтобы “Персея” передали в музей, а не идти на такие крайние меры, чтобы не расставаться с ним. Это вещь, которая заслуживает того, чтобы люди ее видели.
