Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада
— Он сказал, вы знаете, что происходит, — сказал я. — И почему он пришел сюда.
— Да. — Она повернулась ко мне. — По-моему, да. Гитлер. Он…
— Ладно, потом расскажете. У вас есть сумка побольше?
Мисс Тернер безразлично посмотрела на меня.
— Что?
— Сумка побольше. Чтобы влезло больше вещей, чем в эту. Только не саквояж.
— Да. — Она снова взглянула на Зонтага. — Кожаная сумка. Я купила ее во Франкфурте. Помните, мы были…
— Хорошо. Идите к себе. Уложите в нее вещи. С расчетом дня на два. Через несколько минут я за вами зайду.
Мисс Тернер посмотрела на меня.
— Но ведь выстрелы наверняка кто-нибудь да услышал.
Я покачал головой.
— Среди бела дня. Горничные уже закончили уборку, постояльцы разошлись. Ступайте. Я скоро приду.
Мисс Тернер посмотрела на мою рубашку спереди. У нее на лице мелькнула тревога. И она сказала:
— Вы испачкались в его крови.
— Помоюсь. Пожалуйста, мисс Тернер. Идите скорее к себе.
Она подняла на меня глаза. Кивнула. Повернулась, открыла дверь и выскользнула в коридор, прикрыв ее за собой.
Я разделся — одежду свалил в кучу. Прошел в ванную и вымылся. Затем быстро оделся во все чистое и заглянул в портфель Зонтага. Пусто. Я сложил туда кое-какие вещи, только самое необходимое — чистые носки, белье, две рубашки, бритву, путеводитель Бедекера. А еще засунул оба паспорта — настоящий и фальшивый.
В портфеле оставалось свободное место, и я втиснул туда «маузер». Не ровен час пригодится.
Я захлопнул портфель и взял пальто. Хотя день снова выдался теплый и солнечный, мне почему-то показалось, что оно может мне пригодиться, пока вся эта история не кончится.
Я достал часы. Без десяти два.
Когда я постучал в дверь, она открылась почти сразу.
— Готовы? — спросил я.
— Да. — Мисс Тернер надела другой костюм — черный, под пиджаком тонкий серый свитер поверх белой блузки. На правом плече большая сумка, через левое перекинуто пальто. Она все продумала толково.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Это я во всем виновата.
— Не думаю, но об этом позже. Надеюсь, вам понятно, что сюда мы уже не вернемся?
— Да.
— Вы взяли все необходимое?
— Да.
— Оба паспорта?
— Да.
— Хорошо. Тогда вперед.
Мы направились к лифту, спустились на первый этаж и прошли через фойе так, как будто собирались выйти куда-нибудь пообедать. Проходя мимо господина Брауна, мы ему кивнули. Он хотел было что-то сказать, но я отмахнулся, и мы поспешили дальше. Я остановил такси, и мисс Тернер попросила водителя отвезти нас на главный вокзал.
Я оглянулся и посмотрел в заднее стекло. Хвоста за нами не было.
Я перевел взгляд на таксиста. Его отделяло от нас стекло. Я повернулся к мисс Тернер.
— Так что с вами стряслось?
И она мне все рассказала.
В двух словах — Гитлер начал с нею заигрывать, притом довольно неловко. Между делом выяснилось, что он наведывался к Грете Мангейм — проститутке, с которой мисс Тернер беседовала в Берлине.
— Просто невероятное совпадение, что он ее встретил, — сказала мисс Тернер. — Из всех берлинских проституток — именно ее. Из многих тысяч он выбрал именно ее — Грету Мангейм.
— Ничего невероятного тут нет, — возразил я. — Он же останавливался в одном из тех шикарных отелей. А их всего-то два или три, и она, похоже, успевала их обслуживать. Она девица не промах. Не каждая проститутка согласилась бы исполнять его прихоти.
— Когда же это было? Когда он с ней встретился?
— Может, в первую ночь по приезде в Берлин. В понедельник. Пуци сказал, что после ужина они все отправились спать. Должно быть, все, кроме Гитлера.
Мисс Тернер покачала головой.
— Я думала, он рехнулся. Сегодня утром. Лицо… какое же отвратительное у него было лицо.
Я заметил:
— Пуци что-то такое говорил в Берлине. Насколько важно, чтобы с именем Гитлера не было связано никаких скандалов. А с Мангейм, думаю, как раз вышла скандальная история.
— Грета, — проговорила мисс Тернер. — Нужно ее предупредить. Я ему о ней говорила. Если он послал кого-то за нами, то наверняка пошлет и за ней.
— Мы и об этом позаботимся.
— Есть еще кое-что.
— Что именно?
— Эрик. Тут вы были правы. Гитлер мне все рассказал. Эрик ему обо всем докладывал. Постоянно. Выходит, вы правы и насчет того, что сведения о нас он у кого-то раздобыл.
— У Кодуэлла, напрямую или через кого-то еще. Я сегодня утром разговаривал с Купером. Он подтвердил.
— Зачем это Кодуэллу?
— Купер объяснил, что Гитлер интересует кое-кого в Лондоне. Но кого точно, он не знает.
— Раз так, значит, фальшивые паспорта, которые передал нам Кодуэлл, больше не годятся. Он мог сообщить нацистам наши имена.
— Мог. Так или иначе, они, возможно, нам еще пригодятся. Если же нацисты объявят нас в розыск, наши настоящие паспорта уж точно будут бесполезны.
Мисс Тернер покачала головой.
— Я чувствую себя полной дурой. Всю дорогу я думала…
— Послушайте, — сказал я, — вы все сделали как надо. Если бы вы не выстрелили, Зонтаг убил бы нас обоих.
Она снова покачала головой.
— Как же все это противно! Когда меня учили стрелять, инструктор предупреждал: нельзя ни в кого целиться, если не собираешься стрелять. И я боялась, что если я с ним заговорю, если начну его уговаривать, он меня просто пристрелит. Вот я и сделала… то, что сделала. — Она на мгновение закрыла глаза, потом снова открыла.
— И все равно на душе у меня мерзко.
— Оно и понятно, — сказал я. — Зато вы спасли мне жизнь.
Мисс Тернер отвернулась и уставилась в окно на мелькавшие мимо здания. Когда она снова заговорила, ее голос показался мне натянутым, как будто у нее горло перехватило.
— Что же теперь делать? Такси приближалось к вокзалу.
— Прямо сейчас, — ответил я, — я позвоню Биберкопфу.
Я рассчитывал, что у нас в запасе есть два часа, прежде чем Зонтага кинутся разыскивать. Вокзал пока был самым безопасным местом — но не поезда. Мы не могли сесть в берлинский поезд в надежде благополучно добраться до места. Как только тело Зонтага обнаружат, начнется розыск. Если Зонтаг говорил правду и если на ноги будет поставлена не только полиция, но и армия, тогда всякий, кто нас узнает, может позвонить с любой станции следования куда надо, и на следующей станции нас уже будут ждать.
Я склонялся к тому, что Зонтаг все-таки говорил правду. К тому же я припомнил слова Ханса Мюллера:
«С нацистами нужно держать ухо востро. Это плохие люди, и они повсюду. Не только в мюнхенской полиции, но и в государственной. И в армии. А здесь, в Мюнхене, у них особенно большое влияние».
