Чарлз Тодд - Дар мертвеца
— Нечего сказать, приятная новость! А ведь мне довольно часто приходится ходить по улицам в темноте! — Она разволновалась, лицо у нее раскраснелось.
— Те преступления совершались давно, сейчас вам нечего бояться. Если хотите, я провожу вас. Только занесу чемоданы…
— И навек погубите мою репутацию? — усмехнулась Энн Тейт. — Завтра же все соседи начнут перешептываться и тыкать в меня пальцами. А я не могу себе этого позволить!
— Простите меня, — сокрушенно ответил Ратлидж. — Я думал, что о здешних серийных убийствах известно всем. Давайте я пойду по другой стороне улицы и буду приглядывать за вами.
Энн Тейт покачала головой:
— Не надо. Я и сама могу за себя постоять. — Она собралась уходить, но в последний момент обернулась. — Предупреждаю, если вы хотя бы заикнетесь о серийных убийствах при Доротее Макинтайр и напугаете ее до смерти, уж я позабочусь о том, чтобы вы дорого заплатили за свою болтливость!
— Я надеялся, что вы можете мне кое-что рассказать, — ответил Ратлидж, — и потому заговорил с вами. Похоже, мы оба блуждаем в потемках. Но Доротея Макинтайр ничего подобного от меня не услышит, обещаю.
Энн Тейт ушла. Ратлидж некоторое время смотрел ей вслед: гордо развернутые плечи, прямая спина. Она сама призналась, что завидовала Элинор Грей. Ратлиджу показалось, что Энн Тейт и Элинор Грей во многом схожи. Обе независимые. Обе стремятся зарабатывать на жизнь своим трудом. Обе прятались за резкостью и бесцеремонностью, потому что такая оболочка спасала их от боли.
В 1914 году канули в вечность белые кружевные платья с атласными поясами и широкополые шляпы, теннис, пикники на Темзе и простая мирная жизнь… Тысячам женщин, подобных Энн Тейт, пришлось искать работу, а сотни женщин, подобных Элинор Грей, стали мечтать о другом будущем для себя. Пять страшных, холодных, тусклых военных лет оказали сильное влияние не только на мужчин, но и на женщин.
Ратлидж подошел к стойке портье. Вместе с ключом портье достал из ящика сложенный листок, адресованный ему.
Поднявшись в номер, Ратлидж развернул листок и прочел короткую записку:
«Сержант Гибсон просит вас позвонить ему при первой возможности».
Ратлидж посмотрел на часы. Сейчас уже поздно звонить Гибсону в Скотленд-Ярд.
Он начал распаковывать вещи, Хэмиш неустанно ворчал у него за спиной.
С Гибсоном Ратлиджу удалось связаться лишь около десяти утра следующего дня.
— Ну и работу вы мне поручили, — проворчал сержант. — А все-таки гравера я нашел!
— Отличная новость! — воскликнул Ратлидж. — Я вам очень признателен.
— Вы не будете так радоваться, когда услышите, что я скажу, — возразил Гибсон.
Гравировку на броши заказали в одном ювелирном магазине на окраине Глазго почти за три недели до того, как ее нашли в Гленко. В том магазине в основном продаются подержанные украшения, и гравера часто просят удалить или изменить надпись на драгоценностях. Поэтому у него редко выдается возможность продемонстрировать свое искусство на совершенно чистых украшениях, где не было предыдущих надписей. Мужчина, принесший брошь с топазами, требовал, чтобы гравер искусственно состарил надпись. Сначала гравер отказывался, но после того, как заказчик оставил щедрый аванс, он забыл об угрызениях совести.
— Гравер запомнил, как выглядел мужчина, который принес брошь?
— Еще лучше. Брошь необходимо было вернуть через три дня, заказчик записал свое имя на карточке.
Настроение у Ратлиджа стремительно повышалось.
— Ну, говорите! Как его зовут?
— Алистер Маккинстри.
Глава 24
Ошеломленный, Ратлидж попросил Гибсона повторить. Тот повторил.
— Я расспросил его и о приметах, но гравер почти ничего не запомнил, кроме имени и фамилии… Потом он сказал, что человек с брошью был шотландцем, среднего роста, средней комплекции. Наверное, он узнает Маккинстри, если привезти его в Глазго. А может, и не узнает… Заказчик его не очень интересовал, только работа, за которую ему хорошо заплатили.
Ратлидж поблагодарил сержанта и медленно повесил трубку.
Он отказывался верить. Ерунда какая-то… Ведь констебль Маккинстри все время, с самого начала, защищал Фиону Макдоналд…
Хэмиш заметил: «Он мог взять ключ от «Разбойников».
По словам Фионы Макдоналд, Маккинстри мог видеть, как она надевала брошь своей матери. Скорее всего, он давно знал о существовании броши. И ему потребовалось бы очень мало времени на то, чтобы обыскать комнату Фионы и найти украшения.
Брошь стала последним кирпичиком в прочной стене улик, воздвигнутой против нее.
Но зачем? Зачем?!
Ратлидж ничего не понимал. Ему, опытному следователю, трудно было смириться с тем, что он услышал. Трудно поверить в то, что он так ошибался в человеке.
Он достал часы и стал быстро соображать. Потом отправился в полицейский участок. Но Маккинстри там не оказалось, он застал только Оливера.
— Где вы были? — добродушно спросил инспектор. — По-прежнему собираете соломинки, чтобы делать из них кирпичи?
— Да, некоторым образом. Слушайте, я еду в Гленко. Хочу получше осмотреть то место, где нашли кости. — На самом деле он собирался заняться совершенно другим делом.
— Вы ведь уже поднимались туда вместе с Макдугалом. Там особенно не на что смотреть. Кости увезли. Подчиненные Макдугала обыскали там каждую пядь земли… По-моему, вы только напрасно потратите время!
— Знаю. Припишите мое желание упрямству. Но у меня к вам большая просьба: позвоните, пожалуйста, инспектору Макдугалу и попросите встретить меня! Буду очень признателен, если он уделит мне некоторое время.
— Хорошо. Если вы так хотите… — Оливер замялся и продолжил: — Удивительно, что вы вернулись в Данкаррик. Не хотите сообщить ничего нового об Элинор Грей?
— Пока нет. Мне нужно найти несколько человек… Но с ними можно подождать до тех пор, пока я не вернусь. Сначала хотелось бы кое в чем убедиться наверняка…
— Хотите сказать — мы что-то упустили? — спросил встревожившийся Оливер.
— Нет. Просто мне хочется взглянуть на происходящее… немного под другим углом. — Ратлидж демонстративно посмотрел на часы. — Извините, перед отъездом мне нужно еще кое-что сделать…
Ратлидж отправился к отелю, а оттуда — в дом священника. Но Доротея Макинтайр сообщила, что мистер Эллиот ушел навестить заболевшую прихожанку.
— Ничего страшного. Если не возражаете, я зайду и оставлю ему записку.
Покраснев, девушка поспешно впустила его в дом. Какая невежливость с ее стороны — ей не пришло в голову самой предложить инспектору написать записку!
