Дороти Сэйерс - Где будет труп
— Если он согласится остаться, это будет гораздо подозрительнее.
— Да, милорд, но он об этом не подумает. Он не захочет поднимать шум и, полагаю, все же останется, хотя бы ненадолго. Я тут подумал — не сможем ли мы задержать его по какому-нибудь другому пустяковому поводу. Не знаю, конечно, но на вид он скользкий тип, и не удивлюсь, если отыщется причина для ареста.
И он подмигнул.
— Подставить его хотите, инспектор?
— Боже милостивый, конечно нет, милорд. В этой стране такое невозможно. Но люди то и дело нарушают закон по мелочи. Есть уличные пари, есть нарушение порядка в пьяном виде, а то еще покупка спиртного в неурочное время — всякая всячина, которая порой очень пригождается.
— Вот это да! — восхитился Уимзи. — Впервые на моей памяти кто-то помянул этот закон добром[151].
Что ж, мне пора. Здравствуйте, Уэлдон! Не знал, что вы здесь.
— Не нравится мне все это, — сказал мистер Уэлдон, неопределенно махнув рукой. — Сколько же глупостей люди мелют, а? Дело-то вроде ясное как день, но мать продолжает твердить о большевиках. Коронерским вердиктом ее не проймешь. Женщины! Можно с пеной у рта объяснять им что угодно и доказывать, а они знай блеют свою чепуху. К тому, что они говорят, нельзя относиться серьезно, правда?
— Не все они одинаковы.
— Говорят. Но это говорят те же, кто проповедует эту чепуху насчет равенства. А возьмите мисс Вэйн. Милая девушка, ничего не скажешь, и выглядит пристойно, когда возьмет на себя труд приодеться…
— Что мисс Вэйн? — резко спросил Уимзи. И тут же подумал: «Черт побери эту любовь. Я теряю легкость в общении».
Уэлдон ухмыльнулся:
— Не хочу сказать ничего плохого. Я только вот о чем — возьмите ее показания. Откуда такой девушке знать про кровь и так далее — понимаете, о чем я? Женщинам вечно кажется, что кровь льется ручьями. Начитаются романов. «По локоть в крови». И подобной дряни. Ничем их не убедишь. Видят то, что, как они думают, должны видеть. Понимаете меня?
— Да вы знаток женской психологии, — серьезно ответил Уимзи.
— Уж женщин-то я знаю, — самодовольно кивнул Уэлдон.
— Вы хотите сказать, что они мыслят трюизмами.
— А?
— Избитыми фразами. «Материнская любовь сильнее всего», «собаку и ребенка не обманешь», «не место красит человека, а человек место», «страдание очищает душу» — такая вот болтовня, и не важно, что жизнь подтверждает обратное.
— Э-э-э… да, — ответил Уэлдон. — Я что хочу сказать: они говорят не то, что было на самом деле, а то, что они думают, будто было.
— Я понял, что вы имели в виду.
Уимзи подумал, что если кто-то и грешит повторением штампов, не понимая их смысла, то как раз Уэлдон. Причем он произносит эти волшебные заклинания с гордым видом — явно считает, что сам до них додумался.
— На самом деле вы, кажется, хотите сказать, — продолжил Уимзи, — что на показания мисс Вэйн вообще нельзя полагаться? Вы говорите: «Она слышит крик, находит человека с перерезанным горлом, а рядом с ним — бритву, все это выглядит так, будто он только что покончил с собой, следовательно, она считает само собой разумеющимся, что он только что покончил с собой. Тогда кровь должна еще течь. Поэтому она убеждает себя, что кровь еще текла». Так, что ли?
— Да, так.
— И на этом основании присяжные выносят вердикт «самоубийство». Но мы-то с вами знаем женщин и знаем, что показания мисс Вэйн, скорее всего, неверны. Следовательно, это вполне могло быть убийство. Так?
— Э-э-э… нет, я не это имею в виду, — запротестовал Уэлдон. — Я совершенно уверен, что это самоубийство.
— Тогда чем вы недовольны? Все ведь очевидно. Если бы его убили после двух часов, мисс Вэйн бы увидела убийцу. Она не видела убийцы. Следовательно, это было самоубийство. Версия о самоубийстве держится именно на свидетельстве мисс Вэйн, из показаний которой следует, что жертва умерла после двух часов. Разве не так?
Уэлдон некоторое время сражался с этим удивительным логическим умозаключением, но не сумел обнаружить ни petitio elenchi[152], ни нераспределенного среднего члена, ни ошибочной главной посылки. Его лицо просияло.
— Конечно. Да. Я понял. Ясно как день — это должно быть самоубийство, а показания мисс Вэйн это подтверждают. Значит, она все-таки права.
Этот чудовищный силлогизм еще хуже предыдущего, подумал Уимзи. Человек, способный так рассуждать, не способен рассуждать вовсе. Уимзи сочинил собственный силлогизм.
Человек, совершивший это убийство, не дурак.
Уэлдон дурак.
Следовательно, Уэлдон этого убийства не совершал.
Пока что все звучит здраво. Но тогда почему Уэлдон так беспокоится? Можно предположить, что его тревожит отсутствие прочного алиби на два часа. Это тревожит и самого Уимзи. Лучшие убийцы всегда обзаводятся алиби на время убийства.
Тут его внезапно озарила догадка и, словно прожектор, осветила самые темные уголки разума. Господи боже! Если он прав, Уэлдон — кто угодно, только не дурак. Он один из самых хитроумных преступников, каких только может встретить сыщик. Уимзи вгляделся в упрямое лицо Уэлдона. Возможно ли это? Да, возможно, и замысел почти что удался, не выскочи со своими показаниями Гарриет Вэйн.
Попробуем представить, как это могло быть. Уэлдон убил Алексиса на Утюге в два часа. Где-то у него была привязана кобыла. Уйдя в половине второго из «Перьев», он спустился по Хинкс-лейн и, не медля ни секунды, вскочил на лошадь. Тут ему надо было мчаться во весь дух. Допустим, он смог проскакать четыре мили за двадцать пять минут. Тогда в два часа он был в полумиле от Утюга. Нет, так не пойдет. Натянем еще чуть-чуть. Пусть он стартовал с Хинкс-лейн в 13.32 и нахлестывал кобылу так, что та неслась со скоростью девять миль в час. Тогда он почти успевает. И пусть в 13.55 Уэлдон окажется в пяти минутах быстрой ходьбы от скалы. Что тогда? Он отсылает лошадь домой. За пять минут до пробуждения Гарриет он мог отправить гнедую кобылу назад по песку. Затем идет пешком. В два часа он на Утюге. Убивает. Слышит шаги Гарриет. Прячется в расщелине. К тому времени кобыла либо убежала домой, либо достигла коттеджей и побежала вверх по дорожке, или бог с ней, с кобылой, как-нибудь уж она добралась до своего луга и ручейка. Времени в обрез, а план замысловат до идиотизма, но не так уж невыполним, как кажется на первый взгляд. Допустим, так оно все и было. А что случилось бы, если б Гарриет там не оказалось? Через пару часов прилив накрыл бы тело. Стой, Марокканский принц![153] Если убийца — Уэлдон, то ему не нужно, чтобы тело пропало. Ему нужно, чтобы мать знала, что Алексис мертв. Да, но в обычных обстоятельствах тело нашли бы раньше. Его искали так долго из-за свирепого юго-западного ветра и трехсот соверенов. И ведь все равно отыскали. Ну так вот. Не найди Гарриет труп тогда, когда она его нашла, — вполне можно было бы решить, что смерть наступила раньше, скажем, между одиннадцатью и половиной второго. То есть в то время, на которое есть алиби. Слишком уж рано жертва прибыла в Дарли — это наводит на мысль, что и погибла она раньше. Зачем заманивать жертву в уединенное место к 11.30, а потом два с половиной часа ждать, чтобы ее прикончить? Разве что надо создать впечатление, будто ее убили раньше? И еще ведь эта пара грубиянов — Поллок и внук, — которые признали-таки, что видели Алексиса «лежащим» на Утюге в 13.45. Они, наверное, тоже замешаны. Точно. Так и было. Убийство обставлено так, будто произошло утром. Вот почему он столь настойчиво рассказывал про алиби и про поездку в Уилверкомб. «Всегда подозревай того, у кого железное алиби» — разве это не первое правило в кодексе сыщика? И оно тут как тут — железное, даже стальное, алиби, рассчитанное на то, что его будут разглядывать в лупу, сработанное так, чтобы выдержать любые проверки, — а чего бы ему не выдержать, если оно все правда! Оно выглядит странно, потому что задумывалось как странное алиби. Оно напрашивается, просто требует расследования. А создано единственно для того, чтобы отвлечь внимание от решающего времени — двух часов. И если б только Гарриет не наткнулась на свежий труп, как гладко все бы прошло. Но Гарриет там оказалась, и стройная версия рухнула под тяжестью ее показаний. Какой удар, должно быть. Неудивительно, что Уэлдон из кожи лез, чтобы опровергнуть это досадное свидетельство насчет времени смерти. Кому, как не ему, знать, что смерть в два часа не является доказательством самоубийства, что бы ни думали присяжные. Он не дурак — он прикидывается дураком и делает это мастерски. Уимзи смутно осознал, что Уэлдон с ним прощается, — кажется, что-то говорит. Он был рад от него избавиться. Надо было все обдумать.
