Жорж Сименон - «Дело Фершо»
Наконец все было готово. Он привел к дому фиакр и погрузил в него чемоданы.
Часы тянулись ужасно медленно, минутная стрелка еле двигалась. До отлета самолета ему было совершенно некуда деться.
Проезжая по особому кварталу, Мишель заметил в розовом свете маленького салона знакомую бретонку и велел остановиться:
— Обождите меня.
Та не ожидала его увидеть.
— Мне хочется с вами проститься. Рано утром мы уезжаем.
— Так мило, что вы вспомнили про меня. Выпьете чего-нибудь?
Обращаясь ко всем на «ты», она неизменно говорила ему «вы». Почувствовав усталость, он прилег на ее постели. Но затем испугался, что заснет. Через несколько часов с этим миром будет покончено.
— Выпьете чего-нибудь?
Она прикрыла дверь, как поступала всегда, когда принимала клиента. Напротив под дождем блестел круп лошади. Кучер спрятался в укрытии.
Расскажет ли женщина Жефу, что он приходил к ней?
Чтобы Жеф узнал и об этом, он занялся с ней любовью. А затем долго разговаривал, словно с самим собой.
— Знаешь, у меня жена в Европе. Правда, забавно?
— Красивая?
Если бы у него была фотография Лины, он бы показал ее. Но фотографии у него давно не было.
— Вероятно, я никогда больше не вернусь в Колон.
Не знаю. Но если вернусь…
Они поняли друг друга. Если он вернется, то лишь для того, чтобы за рулем большой машины проехать мимо этой улицы в «Вашингтон».
Этой ночью он прощался со всеми мерзостями здешней жизни.
— Пора.
— На каком корабле вы отплываете?
— Тс-с!
Моде силой всучил ей стодолларовый билет. И об этом Жеф тоже, возможно, узнает. И поймет.
Кучер спросил, куда ехать.
— В «Реллис».
Ему не хотелось показываться в «Атлантике», где он мог встретить Рене. Никогда еще мир не казался ему таким нереальным, как этой ночью. Он ездил по ночным кабакам, по пивным, заказывал вино, к которому не притрагивался. Видел вблизи и издалека чужие лица.
Люди смеялись. Мужчины приставали к девушкам, которые лениво отталкивали их. Ему казалось, что в этом мире он больше не сможет прожить ни минуты.
В баре, открытом всю ночь из-за прихода «Висконсина», он увидел парня в фуражке южноамериканской авиакомпании.
— Поди-ка сюда, малыш.
— Что угодно?
— Ты не знаешь, есть ли места на утренний рейс?
— Какой?
— Бангкок — Лима — Вальпараисо.
— Кажется, остались. Позвонить?
Ему показалось, что эта ночь напоминает ему ту, далекую, в Брюсселе, с «Мерри Грилл» и «Паласом», со шлюхой чье имя он позабыл, и ее мягкими грудями.
— Места есть, мсье. По крайней мере, два.
— Хватит и одного.
Он дал ему на чай, как это делали люди в «Вашингтоне», и послал официанта отнести рюмку кучеру.
Угрызения совести его не терзали. Он чувствовал, что никогда не будет их испытывать. Призрак Фершо не преследовал его. Он уже и позабыл о том деле, совершить которое оказалось куда проще, чем он думал.
Разве Фершо испытывал когда-нибудь угрызения совести? А Жеф?
И тем не менее что-то непоправимо изменилось в нем.
Он смотрел новыми глазами на окружающее оживление, на людей, лица которых внезапно возникали перед ним крупным планом.
Только что, разговаривая с немолодой бретонкой, он ей сказал:
— Моя малышка…
Он чувствовал себя старым. Ему казалось, что он заблудился на школьном дворе во время перемены, и даже вид огромного француза из Бордо, жующего сосиску, не сняв с головы бумажный колпак, который на него напялили в «Мулен Руж» или «Атлантике», не способен был вызвать у него улыбку.
— В аэропорт!
Светало. Дождь шел не переставая. Ему запросто продали билет, и он среди первых занял место в салоне.
Только тогда, заметив у кромки поля бар, Мишель бросился туда. Ему хотелось выпить, он имел наконец на это право. Проглотив четыре или пять порций виски, он взобрался в самолет последним, когда уже стали убирать трап.
Мишель Моде прожил три месяца в Южной Америке в компании — или, скорее, за счет — Гертруды Лэмпсон.
Его видели в Буэнос-Айресе, Рио, Пернамбуку, Ла-Пасе и Кито.
Для поездки в Мексику они сели в Каракасе на яхту американской подруги м-с Лэмпсон.
В Гаване к ним присоединились несколько человек из высшего общества, в том числе одна кубинка двадцати семи лет, на которой он женился через три недели, когда яхта причалила в Нью-Йорке.
У них родилась девочка. Но несколько позже он согласился, на очень выгодных условиях, предложенных ему родителями жены, дать ей развод.
Пятнадцать лет спустя, в Сингапуре, под именем капитана Филипса он состоял, как говорили, в наилучших отношениях с леди Уилки, приближенной к английскому двору.
Это был молодой, худощавый мужчина, загоревший на солнце, занимавшийся всеми видами спорта, обладатель конюшни для игры в поло, отличный танцор, умевший много выпить, не пьянея.
Несмотря на его молодость, волосы на висках у него стали слегка серебриться, в улыбке сквозила необъяснимая ирония, а глаза, контрастируя с обычным оживлением, были неподвижны.
Он любил шутя повторять — по крайней мере так это воспринимали, дружно протестуя, его собеседники:
— Такой старик, как я…
При этом испытывал наслаждение от сознания того, что он один знает, насколько он прав.
