Жорж Сименон - «Дело Фершо»
— Налей мне перно, Напо, — попросил Мишель.
Негр вышел из тесной кухни и прошел за стойку. Мишель дал себе слово не напиваться. Сейчас не время. Отныне ему требовалась вся его выдержка, а не горячность.
Каким образом когда-то Жеф убил человека? Он ведь тоже убил однажды. Но его схватили. Возможно, случай был совсем иной. Для этого достаточно было взглянуть на примитивную громаду фламандца. Несомненно, заколотил до смерти в порыве ревности или гнева.
Что бы все они, сидящие сейчас за столиком и бросающие смятые карты, сказали, если бы он, Мишель, хладнокровно — ведь он был по-прежнему спокоен, о чем ему говорили зеркала, — произнес: «Завтра я убью старого каймана!»?
Фраза ему понравилась. Она звучала, как музыка.
Слова «старый кайман» подходили как нельзя лучше.
Это был действительно старый, скрюченный и беззубый кайман, о котором никто не пожалеет.
— Через день, через две недели, через месяц…
Он еще не знал, выйдет ли за него замуж м-с Лэмпсон.
Но теперь это значило ровно столько, сколько, покидая Париж, значила другая мысль: возьмет ли его Фершо к себе и понравится ли он ему.
Главное было уехать, подняться на ступеньку выше, ступеньку, которая казалась ему последней.
Сейчас он отправится в «Вашингтон», хотя редко бывал там во в горой половине дня. Но ему нужно было увидеть дворец глазами человека, который отныне будет жить в такой же роскоши.
«Завтра я…»
И громко спросил:
— Вы не видели Голландца?
Сказано это было таким непринужденным тоном, что Жеф обернулся и оглядел его, прежде чем проговорил:
— Ты ищешь его?
— Может быть.
— Если насчет головок, то он их все продал вчера.
Мишель не удержался и снова посмотрел на себя в зеркало, пригладив волосы рукой, которая даже не дрожала. (Кстати! Он купит себе наконец золотой перстень с печаткой, о чем мечтал всю жизнь!) Один из сутенеров сказал:
— Я видел его утром в районе порта.
Мишель еще не знал, зачем ему нужен Голландец, но был убежден, что тот понадобится. Разве не сам он оказался на его пути? И не Жеф ли подсказал ему мысль…
Он стал понемногу наливать воду через сахар прямо над стаканом. Дым от сигареты щекотал глаза. В эту минуту начался дождь, да такой силы, что капли отскакивали от тротуара, как градины.
Прохожие бросились врассыпную. Двери кафе открылись, пропуская людей, никогда не бывавших у Жефа и не решавшихся подойти к стойке.
— Наконец-то, — вздохнул Ник. — Надо позвонить домой, чтобы прислали машину. Что козыри?
— Трефы… Фред подрезал…
Мишель был бы не прочь, чтобы дождь пошел через два дня, после его отъезда. Ему предстояло много побегать, и он мог сильно вымокнуть.
— Похоже, — сказал он, присев на край круглого столика, — что мы состаримся не в Панаме…
Стараясь понять, Жеф обернулся к нему, снова нахмурив брови.
— Старик боится сезона дождей.
Само небо пришло ему на помощь!
Он еще не знал, куда ехать, но раз уж об этом подумал, надолго откладывать отъезд не станет.
Теперь, после того как было сделано объявление об отъезде, никто не удивится, не встречая их нигде. Ему следовало помнить обо всем. Он будет помнить.
— Рене наверху?
Последовал знак, что да.
— Одна?
Мишель поднялся наверх. Рене спала, и он разбудил ее.
— Кажется, мы уезжаем, — сказал он, закуривая сигарету.
— Куда?
— Еще не знаю. Старик вбил себе в голову, что дожди ему во вред, так что, возможно, через несколько дней…
— Похоже, ты доволен?
— Ты ведь знаешь, мне тут нечего было делать.
Они никогда не разыгрывали влюбленных. Так что им нечего было притворяться. Тем не менее Рене погрустнела и казалась немного обеспокоенной.
— Не знаю отчего, но я это предчувствовала.
— Ты тоже?
Он пожалел, что неосторожно произнес это слово.
— А что? Кто-то еще сказал тебе то же самое?
Он подумал о Жефе, но ответил:
— Никто. Я тоже предчувствовал, что меня ждут перемены в жизни.
Главное, не сказать ничего лишнего. А он мог сболтнуть. Но так как у него есть время, отчего было не воспользоваться последний раз послушным и нежным телом Рене?
— Раздеваешься?
— Как видишь.
Он остался доволен собой, тем, что все проделал без особого пыла, как обычно с Рене: это тоже говорило о спокойствии духа. Лаская ее, он не переставал думать о своем плане, точнее — о принятом решении.
«…дорогой старик…»
Казалось, что Гертруда Лэмпсон в своем дворце в Вальпараисо услышала, о чем он думает. Ни разу в предыдущих письмах она не намекала на пресловутого дядюшку.
— Ты не будешь жалеть?
— Я?
Четверть часа спустя он снова завязывал галстук перед зеркалом.
— Надеюсь, ты не уедешь, не попрощавшись?
Конечно, он пообещал, но знал, что не придет. Все было кончено. Прощание с Рене состоялось. Оставалось уйти. Он повернулся, увидел ее лежащую на постели с растрепанными волосами и с поднятой ногой.
«Адиос!»
Как себя вести внизу, он пока не знал. Как не знал, понадобится ли ему еще Жеф. Игра в карты закончилась.
Все встали. Врондас позвонил, и ему подали машину с шофером-туземцем.
— Кого-нибудь подвезти? — спросил Ник, выходя на улицу.
— Меня! — сказал Мишель, взглянув на Жефа, который собирал рюмки.
Он плюхнулся в роскошную машину левантинца, в которой всегда пахло духами — Ник душился, как женщина.
Здесь, в кармашке заднего сиденья, Мишель увидел маленькую золотую зажигалку, которая показалась ему предвестником его будущей жизни, напомнив также о портсигаре Гертруды Лэмпсон.
Ему так не терпелось, чтобы поскорее наступило послезавтра, что он подумал: имей он сегодня такую зажигалку, это уже позволило бы ему почувствовать себя другим человеком. Врондас о чем-то говорил с ним.
О чем? Не имело значения. Машина остановилась перед домом Вуольто.
— Придете вечером сыграть в покер?
— Еще не знаю. Может быть. Если не помешает предстоящий отъезд.
Только что, у Жефа, этот отъезд представлялся чем-то далеким. Но теперь он явно приблизился. Мишель был готов объявить его хоть на завтра!
Выходя из машины, Мишель ловко прихватил с собой зажигалку.
Ничего не заметивший Ник откинулся на сиденье.
Дверца захлопнулась, и машина отъехала, разбрызгивая столбы грязной воды.
Поднимаясь по ступенькам, Мишель сжимал в руке драгоценный предмет. Остановившись на первой же площадке, он выбросил старую сигарету, взял новую и прикурил от золотого пламени.
Когда Мишель вошел на веранду, Фершо показался ему еще меньше, более худым, более незначительным, чем обычно, и он удивился тому, как мог этот человек произвести на него такое сильное впечатление, когда он впервые увидел его в доме в дюнах.
