Луиз Пенни - Что скрывал покойник
— Откуда вы узнали, как лежало тело мисс Нил?
— Филипп показал. Я поднялся к нему в комнату, чтобы поговорить с ним и заставить рассказать мне, что произошло. Но он не пожелал говорить со мной. И когда я уже уходил из комнаты, он встал и сделал вот так. — Крофт вздрогнул при этом воспоминании. Он явно до сих пор не понимал, откуда взялся этот ребенок, которого он называл своим сыном. — Тогда я не разобрался, что он хотел этим мне сказать, но потом, позже, когда вы попросили меня показать, как она лежала, у меня вдруг что-то щелкнуло в голове, и я сообразил, что он имел в виду. Поэтому я повторил то, что показал мне Филипп. И что это значит? — Крофт кивнул на стрелу.
— Это значит, — сказал Бювуар, — что кто-то другой выпустил стрелу, которая убила мисс Нил.
— Это означает, — внес ясность Гамаш, — что почти наверняка ее убили умышленно.
Бювуар отыскал суперинтенданта Мишеля Бребефа в ботаническом саду Монреаля, где тот по собственному желанию одно воскресенье в месяц работал добровольцем в справочном бюро. Людям, столпившимся вокруг информационного окошка и пожелавшим узнать, где находятся японские сады, оставалось лишь гадать, насколько широкими полномочиями наделял мандат добровольца его обладателя.
— Согласен, это похоже на убийство, — произнес Бребеф в телефонную трубку, кивая и расточая улыбки собравшимся перед его окошком туристам, которые внезапно стали проявлять несвойственную им осторожность. — Я даю вам необходимые полномочия считать это дело уголовным преступлением.
— Собственно говоря, сэр, я надеялся, что расследование будет вести старший инспектор Гамаш. Он оказался прав, Маттью Крофт не убивал мисс Нил.
— Неужели вы полагаете, что дело только в этом, инспектор? Арман Гамаш был отстранен вовсе не потому, что у нас возникли разногласия относительно того, кто сделал это, а потому, что отказался выполнить прямой приказ. И это по-прежнему так. Кроме того, если мне не изменяет память, если бы он был предоставлен самому себе, то наверняка арестовал бы четырнадцатилетнего мальчишку.
Рядом с ним турист взял за руку своего сына-подростка, который был настолько шокирован происходящим, что позволил отцу задержать ее в своей руке на целую наносекунду.
— Не совсем арестовать, если быть точным, — возразил Бювуар.
— Похоже, вы несколько подрастерялись, инспектор.
— Да, сэр. Старший инспектор знаком с этим делом и с этими людьми. Прошла уже неделя, и судебное разбирательство застопорилось из-за того, что мы вынуждены были трактовать происшествие как несчастный случай. Он самый подходящий человек для того, чтобы возглавить расследование. Вы знаете это, и я это знаю.
— И он тоже знает об этом.
— Должен с вами согласиться, сэр. Voyons[50], сэр, речь идет о наказании или о том, чтобы добиться наилучших результатов?
— Хорошо. И передайте ему, что ему чертовски повезло, что у него есть такой адвокат, как вы. Хотел бы я то же самое сказать о себе.
— Теперь можете, сэр.
Повесив трубку, Бребеф решил обратить внимание на туристов, толпившихся перед его окошечком, и обнаружил, что остался один.
— Благодарю вас, Жан Ги. — Гамаш принял из рук инспектора свое удостоверение личности, значок и оружие. Он задумался о том, почему ему было так больно расставаться с ними. Много лет назад, когда ему впервые в жизни вручили удостоверение и револьвер, у него было такое чувство, что его приняли в братство, что он добился успеха в глазах общества и, что более важно, в глазах своих родителей. А потом, когда он вынужден был отдать удостоверение и оружие, ему вдруг стало страшно. Его лишили не только оружия, его лишили доверия. Но чувство это вскоре прошло, став всего лишь отзвуком, напоминанием, призраком того неуверенного в себе молодого человека, каким он был когда-то.
Направляясь домой после того, как его отстранили от ведения дела, Гамаш вспомнил разговор, который состоялся у него с одним приятелем много лет назад. Тот привел аналогию, утверждая, что жизнь — это обитание в длинном доме, своего рода могиле. Мы входим в него детьми с одной стороны, а потом, когда приходит время, выходим с другой стороны. А в промежутке между двумя этими точками мы передвигаемся по одной большой и длинной комнате. Все, кого мы встречаем на пути, все наши мысли и поступки живут здесь с нами. До тех пор, пока мы не сумеем примириться с наиболее противоречивыми событиями своего прошлого, они будут преследовать нас на всем пути через этот длинный дом. А иногда бывает так, что самые яркие и омерзительные воспоминания не забываются, управляя нашими поступками даже спустя многие годы.
Гамаш не был уверен, что согласен с этой аналогией, до того самого момента, когда ему пришлось вложить свой револьвер в руку Жана Ги. В этот миг неуверенный молодой человек вновь возродился к жизни и прошептал: «Ты ничто без него. Что скажут люди?» То, что он сознавал всю неуместность такой реакции, отнюдь не способствовало изгнанию испуганного молодого человека из длинного дома Гамаша, это всего лишь напомнило ему, что он отстранен от дела.
— Куда теперь? К дому Джейн Нил?
Теперь, когда расследуемое ими дело обрело статус уголовного преступления, убийства, Бювуар, как и Гамаш, сгорал от нетерпения попасть внутрь.
— Чуточку позже. Сначала надо заехать в одно место.
— Oui, allo?[51] — раздался в трубке жизнерадостный голос, за которым последовал детский вопль.
— Солонья? — спросила Клара.
— Allo, allo! — надрывалась трубка.
— Соланж! — взывала Клара.
— Bonjour[52]. Алло? — детский вопль прокатился по дому Солоньи и эхом прозвучал в голове Клары.
— Солонья! — завопила Клара.
— C'est moi-meme![53] — выкрикнула в ответ Солонья.
— Это я, Клара Морроу! — заорала Клара.
— Нет, вчера я была занята, и завтра тоже.
— Клара Морроу!
— В среду?
«О Господи, — подумала Клара, — благодарю тебя за то, что ты не дал мне детей».
— Клара! — завизжала она.
— Клара? Какая Клара? — переспросила Солонья совершенно нормальным голосом. Ее жуткий детеныш, грудной ребенок, наконец утихомирился, очевидно, самым простым способом — заполучив в свое распоряжение материнскую грудь.
— Клара Морроу, Солонья. Мы встречались на занятиях. Поздравляю с рождением малыша. — Она попыталась придать своему голосу искренности.
— Да, я помню. Как поживаете?
— Спасибо, все в порядке. Я позвонила, чтобы спросить вас кое о чем. Прошу прощения, что беспокою вас во время декретного отпуска, но дело касается вашей нотариальной практики.
