Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.
— Чего тебе? Ловэ?
— Нэ, спросить хочу. Ты, никак, совсем от нас уйти собираешься?
Леший ничего не ответил.
— А тебе зачем? — после паузы спросил он. — Все хочешь первым узнать? Когда уйду — все увидят.
— Не проживешь…
И опять Леший сделал паузу, прекрасно понимая, что все, что он скажет, станет достоянием табора, и если уж что-то решать, то надо решить сначала для себя и утвердиться в этом и только тогда произносить слова.
Риста оскорбила его. Нет, Боже сохрани, чтобы то, что она сделала, послужило поводом для цыган сказать, что он перестал быть Лешим. Но она при всех спросила: «Ты уходишь?»
И эта назойливая мысль, внушаемая ему разными людьми, в последние дни превратилась для него в муку. Еще вчера, на цыганском сходе, он мог отбросить Ристу пинком ноги, как ненужную вещь, появившуюся на дороге, но то, что он не сделал этого, еще больше утвердило его в мыслях, что она в чем-то была права.
Маленький цыган исчез так же, как и появился, а Леший вышел к палатке, стоящей у трех деревьев, где Риста хлопотала у костра.
— Эй, чяя, а ну-ка…
Изогнувшись, как кошка, она быстро выпрямилась и прыгнула на его зов. На мгновение ее щека коснулась его щеки, и повеяло теплом и дымом костра, у которого она хлопотала.
— Я не хотела, Леший, вырвалось!
Он сообразил: она поняла еще вчера, что в нем созрело какое-то решение.
— Как ты догадалась? — спросил он.
И она, обманутая этим вопросом, напоролась, словно на стену, на сверкнувшую в воздухе плеть, и неожиданный крик, никого не удививший в таборе, повис в воздухе. Он бил ее долго и сосредоточенно, как будто выполнял нужную ему работу, а потом так же неожиданно засунул плеть за голенище сапога и равнодушно отвернулся.
Она лежала на осенней земле, сжавшись в комок, и, когда он сделал первый шаг, удаляясь, губы ее прошептали:
— Значит, я угадала…
Баро покачал головой, и старики закивали.
— Что скажу я вам, чявалэ, — молвил баро, — чужим стал Леший среди нас, скучно ему, душа его тоскует, уйдет скоро.
— Чужой табор его вскормил, не привык он к нам, да и тюрьма подпортила, — сказал Матвей.
— На место баро метит, — послышался чей-то голос.
Баро повернулся, словно высматривая того, кто это произнес, но не удостоил его ответом.
— Я за ним только один грех знаю, — зазвучало в тишине.
— Жаден.
— Золото любит.
— А ты?
— Пусть уходит, — сказал баро. — Чужой!!!
…Леший подходил к ним медленно, издалека вглядываясь в лица, будто пытаясь прочитать на них свой приговор.
— Что вы решили? — резко крикнул он, не доходя нескольких шагов.
— Забирай свое золото и уходи! — сказал баро. — Не столкуемся.
— Пора бы знать тебе, баро, что жизнь переменилась, — медленно процедил Леший, — и то, что ты защищаешь, уже не имеет цены.
— Что можешь знать ты о другой жизни? — ответил баро. — Что можешь ты знать о ней? Ты стал одиноким, Леший, тоска гложет тебя.
Леший слушал, опустив голову.
— Разве может дерево само срубить себя? — наконец сказал он.
— Все в мире едино, — ответил ему баро.
— Даже на расстоянии? — спросил Леший. — А если мы в другом лесу?
— Дерево должно оставаться деревом! — крикнул Матвей.
— Я уйду, — сказал Леший. — Мне скучно с вами.
— К тому времени, когда ты надумаешь вернуться, я еще буду жив, и ты придешь сюда только гостем, — сказал баро.
— Зачем вы мне, если я решил что-то? — ответил ему Леший.
— Ты уходишь один? — спросил баро.
— Нет, за мной побежит Риста.
— Пустая ветка, — сказал баро, — сухой кустарник.
— Лес чище будет, — усмехнулся Матвей.
Злобная улыбка мелькнула на губах Лешего. Он, как зверь, оскалил ряд золотых зубов.
— Ты долго не протянешь, баро! — сказал он.
Цыгане, окружавшие вожака, зашумели. В воздухе мелькнул нож. Он был брошен плашмя и упал рядом с Лешим в знак того, что дорога назад отрезана и оскорбивший — уже чужой.
Но Леший не увидел этого. Быстрыми шагами он уходил от костра. Пока его сутулая фигура не скрылась между деревьями, старики долго глядели ему вслед.
— Позовите Ристу! — сказал баро.
Она появилась, как всегда, невозмутимая и уверенная в том, что, кроме побоев, ей ничего не грозит.
— Мы это дело покончим, — неожиданно сказал Матвей, не дожидаясь, пока кто-нибудь нарушит молчание.
Риста стояла, склонив голову, всем своим видом выражая покорность, ожидая выслушать все что угодно, заранее соглашаясь со своим будущим.
— Ночь еще пробудешь, — сказал баро. — И все!
— Куда я пойду?
— Леший возьмет тебя с собой.
— Значит, вы так и не поладили?..
— Не твоего ума дело — иди!
И она ушла.
Эта ночь была беспокойной. Шумели, переговариваясь, деревья. Небо затянуло тучами, но дождя не было. Иногда в просвете облаков появлялись всполохи и тут же исчезали, природа была в тревоге. Цыгане угомонились необычно рано, и только у одного из костров, подперев голову руками, сидела Риста и глядела в огонь, словно высматривая в нем что-то. Леший возник неожиданно.
— Завтра уходим, — сказал он, — пора!
Риста встрепенулась.
— Ты и вправду возьмешь меня с собой?
— Куда тебе деваться? Забьют они тебя до смерти.
— А мы в город?
— Еще не знаю. Вот в Москву зовут.
— Белолицые?
— Нэ, рома!
— Ох, Леший.
— Нэ, больше я не сяду, не бойся.
— Откуда ты их знаешь, запутают они тебя. Послушай, Леший, а может, мы уйдем с тобой в Сибирь? Там таборов и дорог много. Затеряться легко.
Он присел рядом с ней, обнял ее за плечи и тихо, почти еле слышно сказал:
— Некуда тебе от меня деваться. Так уж случилось.
Редкие звезды, вспыхивавшие сквозь разрывы облаков, на мгновение перестали светить, и все поглотила подступившая со всех сторон темнота.
Утро встретило их на небольшой станции, где они, ежась от холода, ожидали первого поезда. На перроне было пустынно. Только изредка, непонятно откуда, слышался пьяный вскрик, но обладателя голоса не было видно. Наконец из-за угла небольшой станционной постройки, едва держась на ногах, показался здоровенный детина, горланящий песню. Он медленно надвигался на Лешего. И в этот момент на дороге, ведущей к станции, появилась дребезжащая телега, в которой сидели старый Матвей и с ним еще двое цыган. Они подкатили к платформе, и Матвей кинул к ногам Лешего мешок.
— Возьми, морэ, свое золото!..
— Зачем мне? Я еще достану.
— Бери, Леший, свои деньги, нам твоего не надо! — крикнул Матвей.
