Агата Кристи - Два романа об отравителях
Доктор задумался.
— Да, пожалуй. Сделать это несложно, к тому же касторовое масло скроет запах и вкус яда. — Смертельная доза синильной кислоты составляет пятьдесят четыре миллиграмма. Цианистый калий действует, разумеется, слабее, но смею сказать, что двенадцать — восемнадцать сантиграмм сделают свое дело.
— И за сколько времени он убьет человека?
— Я не знаю, какая была использована доза, — словно извиняясь, ответил доктор. — Как правило, первые симптомы появляются секунд через десять. В данном случае, разумеется, сначала должен был раствориться желатин, да и касторовое масло замедляет поглощение яда. Задержка перед появлением симптомов могла составить максимум пару минут. Дальнейшее полностью зависело бы от величины дозы. Состояние полной прострации наступает практически сразу же, а умереть человек может и через три минуты, а может и лишь через полчаса.
— Хорошо, это сходится с тем, что нам уже известно, — сказал майор и добавил с жестом отчаяния: — Как бы там ни было, нам, инспектор, пора снова заняться той бандой, — майор сердито кивнул головой в сторону двери. — Надо проверить — было ли то, что они видели, и впрямь капсулой для касторки. Может, это опять был какой — то трюк. Проверьте это… попытайтесь разобраться во всей этой путанице, и тогда мы хоть будем знать, на каком свете находимся.
Эллиот, довольный предоставленной ему возможностью поработать в одиночку, вышел, затворив за собою дверь, в салон. Взгляды трех пар глаз устремились на него.
— Постараюсь по возможности не задерживать вас, — проговорил он дружелюбно. — Если не возражаете, мы выясним только оставшиеся несколько пунктов.
Профессор Инграм внимательно посмотрел на Эллиота.
— Одну минутку, инспектор. А вы не могли бы разъяснить нам одну деталь? Подмена коробок произошла, действительно, так, как я говорил?
Эллиот на мгновенье замялся.
— Да, сэр, не буду отрицать, что вы оказались правы.
— Ага! — с ехидным удовлетворением произнес инспектор и откинулся на спинку стула, в то время как Марджори и Хардинг устремили на него полные любопытства взгляды. — Я надеялся на это. Значит, мы действительно находимся на пути к решению.
Марджори явно хотела что — то сказать, но Эллиот продолжил.
— Перед нами восьмой вопрос мистера Чесни, касающийся незнакомца в цилиндре. «Что он дал мне проглотить? Сколько времени это у меня заняло?» Прежде всего, все ли вы согласны, что это была капсула для касторки?
— Я в этом уверена, — ответила Марджори. — А чтобы ее проглотить, он потратил две или три секунды.
— Согласен, что вид у нее был именно такой, — с предельной осторожностью ответил профессор, — и проглотил он ее с некоторым трудом.
— Я этих капсул не знаю, — сказал Хардинг. Лицо его, полное сомнения и беспокойства, побледнело еще больше. — С чего бы это? — подумал Эллиот. — Хардинг добавил: — Я бы лично сказал, что это было яйцо, зеленое яйцо, мне еще было странно, как это он не подавился. Но, если остальные знают, что это за штука, я спорить не стану. Я согласен.
Эллиот решил, что на этом пункте задерживаться не стоит.
— Мы еще вернемся к этому, а сейчас я хочу задать вам вопрос первоочередной важности: «Сколько времени он пробыл в комнате?»
Он произнес это серьезно, но на лице Инграма было столько сарказма, что Марджори заколебалась.
— Тут что — какая — то ловушка? Имеется в виду сколько времени прошло с того момента, как этот человек вошел в садовую дверь, и до того, как он снова вышел? Совсем немного, это точно. Я думаю: две минуты.
— Две с половиной, — сказал Хардинг.
— Он был в комнате, — проговорил профессор, — ровно тридцать секунд. К слову сказать, люди склонны с утомительным постоянством преувеличивать длительность событий. По сути дела «Немо» почти не рисковал. У зрителей не было времени внимательно рассмотреть его — даже если бы они очень старались. Если хотите, инспектор, я могу дать вам полный отчет о том, как разыгрывалась во времени вся сцена, включая действия Чесни. Хотите?
Эллиот кивнул, и профессор, зажмурив глаза, продолжал:
— Начнем с того момента, когда Чесни вышел в кабинет, а я погасил здесь свет. До того, как Чесни вновь отворил дверь, чтобы начать представление, прошло секунд двадцать. «Немо» появился через сорок секунд после этого и сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни, прежде чем упасть на пол, притворившись мертвым, сидел еще тридцать секунд. Затем он встал и вновь закрыл дверь. Мне понадобилось немного времени, чтобы найти этот проклятый выключатель и снова зажечь свет. Скажем, еще двадцать секунд. Однако все представление, начиная с того момента, когда был погашен свет, и до того, как я его зажег снова, продолжалось не больше двух минут двадцати секунд.
На лице Марджори было написано сомнение, а Хардинг пожал плечами. Они не спорили, но и, совершенно очевидно, не были согласны. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка дрожала. Эллиот понял, что дальше струну затягивать не стоит.
— Теперь последний вопрос, — сказал он. — Звучит он так: «Кто говорил и что было сказано?»
— Какое счастье, что это уже последний! — воскликнула Марджори. — На этот раз я уж, по крайней мере, не могу ошибиться. Тот тип в цилиндре не произнес ни слова. — Девушка резко обернулась к профессору Инграму. — С этим вы ведь не станете спорить?
— Не стану.
— И дядя Марк заговорил один только раз. Как раз когда тот человек поставил чемоданчик на стол и шагнул вправо. Дядя Марк сказал: «Все в порядке, что ты еще собираешься делать?»
Хардинг кивнул.
— Правильно. Сказано было именно это, хотя за точный порядок слов я не ручаюсь.
— И больше ничего? — настойчиво спросил Эллиот.
— Абсолютно ничего.
— Не согласен, — проговорил профессор.
— О, будь оно все проклято, — почти прокричала, вскакивая на ноги, Марджори. Эллиоту стало даже немного не по себе, когда он увидел, как может измениться это мягкое, спокойное лицо. — К черту!
— Марджори! — крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.
— Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, — мягко проговорил профессор. — Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.
Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.
— Извините, — сказала она.
