Доктор Фальк. Тайна серого монаха - Евдокимов Игорь

Из дома Шевалдиных Василий Оттович возвращался в крайне мрачном расположении духа. Следы морфия вызвали в нем воспоминания, которые он хотел бы забыть навсегда. Прошло меньше трех лет с того момента, как он вернулся с войны. Каждый день он старался вытравить из памяти крики раненных, кровь, смерть, вшей, разрывы снарядов и гортанные вопли наступающих японцев. И вот теперь они нашли его в самый непредсказуемый момент – в Зеленом луге, который Фальк всегда считал оазисом тишины и спокойствия.

Но если Василий Оттович и верил во что-то, так это в самодисциплину. А значит его дело – написать заключение для Сидорова и выкинуть этот случай из головы. Чем он сейчас же и займется. Дальше размеренный темп дачной жизни, свежий воздух, солнечные ванны и ненавязчивые развлечения гарантированно успокоят нервы и затянут старые душевные раны. По крайней мере, доктор Фальк очень на это надеялся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Здесь тихо… Море дремлет плоско…

Песок на пляже тверд и бел…

Вдали купальная повозка

И пена розоватых тел»

М. А. Кузмин, 1923 год

Еще каких-то пару лет назад посещение пляжа в Зеленом луге подчинялось неукоснительно строгому расписанию. Мужчины имели право купаться в море до 10 часов утра. После этого пляж передавался в распоряжение женщин и детей. За исполнением заведенного порядка следили служители, нанятые зеленолужским обществом благоустройства. Ведя счет времени по безукоризненно точным часам, они уведомляли отдыхающих о смене власти сменой флагов, висевших вдоль побережья, и раздражающим писком свистков. Но современные веяния добрались и сюда. В прошлый летний сезон партия молодых прогрессистов взяла верх на очередном заседании благоустроителей и постановила разделить пляж на две равных половины. Левая отдавалась мужчинам, правая – женщинам. Дети, в силу невинности и несознательности, имели право свободно перемещаться между двумя царствами.

Наблюдая за отдыхающими, апологеты модной науки об устроении общества могли бы прийти к ряду любопытных умозаключений. Вот например: наиболее консервативное старшее поколение, что характерно – обоих полов, старалось держаться в крайне правой и крайне левой частях пляжа соответственно. В то время, как юные, свободные, любвеобильные и не отягощенные присутствием строгих родителей дачники предпочитали плескаться в непосредственной близости от разделяющей линии. Впрочем, плаванье их интересовало куда меньше, чем наблюдение за противоположным полом и легкий флирт.

Василий Оттович, как и всегда, демонстрировал выдержанный нейтралитет. Он не прибивался к юным вольнодумцам, но и не пополнял стан суровых пуритан. Поэтому выходящий из моря в черном купальном костюме доктор Фальк был достаточно далек от разделительной линии, чтобы поймать на своей фигуре Аполлона завистливые или вожделеющие взгляды молодого поколения, но при этом не шокировал своим видом костную часть пожилых дачников.

Он неторопливо прошелся до края песчаных дюн, где проходили деревянные мостки первого из двух приморских променадов. Второй, более благоустроенный, с гравиевыми дорожками и фонарями располагался чуть дальше, на границе леса. Перед мостками для удобства отдыхающих выставили плетеные курортные кресла. Формой они напоминали яйцо – их стенки были призваны укрыть дачников от ветров и приносимого ими песка. Фальк омыл ноги под струей воды из изящной чугунной колонки, вытерся полотенцем и устроился в одном из кресел, с наслаждением затянувшись сигарой. Пляж в Зеленом луге доктор любил, ибо был он воплощением порядка и комфорта. Посреди дюн разместился первый ряд купален – деревянных кабинок, где дачники могли переодеться. Общество благоустройства позаботилось и об этом. Все купальни были выдержаны в едином стиле, а также красились и ремонтировались перед сезоном. Это давало разительный контраст с соседними дачными местами, где кабинки, зачастую, сбивались из гнилых дверей и ненужных досок. Вторая линия купален, на колесах, каждое утро выкатывалась на лошадях в море, и каждый вечер вывозилась обратно на берег.

– Все же странные времена настали, Василий Оттович, – задумчиво заметил расположившийся по соседству отставной товарищ прокурора Неверов, пожилой мужчина с бакенбардами, которые придавали ему сходства со спокойным сонным мастифом.

– Это вы о чем, Павел Сергеевич?

– Да хоть вот об этом, – Неверов обвел рукой панораму песчаного пляжа. – Мужчины и женщины, разной степени неглиже (вас это, кстати, тоже не миновало, Василий Оттович), плещутся в речке бок о бок, словно какие-то дикари, право слово. В моей молодости сложно было себе такое представить. Мы с дамами в общественных местах просто не пересекались! На балу, разве что.

– Отчего, поневоле, задашься вопросом – как вы вообще женились в таком случае? – иронично уточнил Фальк.

– Я сам себе его иногда задаю, – протянул Неверов, бегло кинув взгляд в сторону правой стороны пляжа, где должна была отдыхать его грозная супруга. – Но это ведь лишь одно из следствий падения нравов. Как и убийство Веры Павловны, осмелюсь заметить.

Василий Оттович покосился на отставного товарища прокурора. Видно было, что весь разговор о нравах был заведен исключительно с целью того, чтобы перевести его на Шевалдину.

– А с чего вы вообще взяли, что это убийство? – спросил Фальк, сохраняя безразличный вид.

– Василий Оттович, не нужно играть со мной в игры, – усмехнулся Неверов. – Судебный следователь из Петербурга, которому было поручено это дело, делал свои первые шаги на сем поприще еще в годы моей активной практики. Юноша правильный, почтительный, не забыл старика – заглянул перед отъездом и пригласил на чашку кофе в курзал. Очень уважительно, кстати, отозвался о вашем первоначальном заключении.

Свой отчет Фальк, как и обещал, закончил за два часа. Урядник Сидоров, также верный своему слову, зашел за ним по истечении оговоренного срока. Василия Оттовича он застал на террасе чашечкой кофе и аккуратной стопкой листов, исписанных каллиграфическим почерком.

– Благодарю! – Сидоров принял документ и с почтительной аккуратностью упаковал его в портфель. – Новых гипотез не появилось?

– Нет, Александр Петрович, – ответил Фальк. – Думаю, свою задачу я выполнил. И, если откровенно, то не хотел бы иметь с этим делом ничего общего. Я все же приехал сюда на отдых.

– Да-да, конечно, простите, – закивал урядник.

– Чаю? – поинтересовалась Клотильда Генриховна, бесшумным призраком возникшая за спиной у Сидорова.

– Святые угодники! – выдохнул Александр Петрович, испуганно озираясь.

Сидоров, вообще-то, в трусости замечен не был. Более того, в Зеленом луге он по праву имел репутацию отчаянного храбреца. Когда в разгар революции одну из дач приспособили под конспиративную квартиру боевики-эсеры (сказывалась близость к Белоострову и финской границе) именно Александр Петрович вышел на их след. В условиях постоянных бунтов и тревог рассчитывать на скорую подмогу он не мог, поэтому сам спланировал и реализовал дерзкую и смелую операцию по задержанию трех матерых и вооруженных злодеев. Он дождался ночи, улучил момент, когда один из боевиков отлучится в ретирадник, бесшумно обезвредил его (бойца, конечно же, не туалет), а затем ворвался в дом с револьвером наизготовку. Внезапность была полнейшей. Бодрствующий эсер получил удар промеж глаз, а вскочивший было третий революционер присмирел, увидев наставленный на него ствол пистолета. За сей подвиг Сидорова наградили медалью «За храбрость» с профилем государя, и незначительной, но приятной, денежной премией.

Так вот – азартный испуг, испытанный Александром Петровичем в ночь отчаянной вылазки, ни шел ни в какое сравнение с ужасом, который вселила в урядника вежливая улыбка старушки, материализовавшейся за его левым плечом 5. Фальк, давно привыкший к странным явлениям Клотильды Генриховны, знал, что данный оскал сама кухарка считает «ласковым» и «заботливо-материнским».