Агата Кристи - Каникулы в Лимстоке
В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что об этом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтроп действительно знает все.
И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечный голос Айми Гриффитс прогудел:
– Привет, Мод! Рада, что наконец-то вас встретила. Я хочу предложить изменить день распродажи рукоделий. Доброе утро, мистер Бартон.
Она продолжала:
– Я должна сейчас заскочить к бакалейщику, оставить заказ, потом я пойду в институт, вам это подходит?
– Да-да, это будет просто замечательно, – ответила миссис Дан-Кэлтроп.
Айми Гриффитс вошла в лавку.
Миссис Дан-Кэлтроп сказала:
– Бедняжка!
Я был в недоумении. Неужели она жалеет Айми?
Она тем временем продолжила:
– Знаете, мистер Бартон, я действительно боюсь…
– Вы об этих письмах?
– Да, видите ли, в них есть намерение… в них должно быть намерение… – Она замолчала, сбившись с мысли, прищурилась. Потом заговорила медленно, словно решая загадку: – Слепая ненависть… да, слепая ненависть. Но даже слепой человек может попасть кинжалом в сердце, если ему выпадет шанс… И что случится тогда, мистер Бартон?
Мы узнали это еще до того, как закончился следующий день.
…Патридж, которая просто-таки наслаждалась разного рода трагедиями, в очень ранний утренний час вошла в комнату Джоанны и со всеми подробностями сообщила, что миссис Симмингтон накануне днем покончила жизнь самоубийством…
Джоанна, стряхнув остатки сна, села в постели, мгновенно и окончательно проснувшись.
– О Патридж, какой ужас!
– Действительно ужас, мисс. Безнравственно лишать себя жизни. Хотя тут, конечно, не без того, что ее довели до этого, бедняжку.
Джоанна поняла намек. Ее едва не затошнило.
– Нет… – Ее глаза задавали Патридж вопрос, и Патридж кивнула.
– Именно так, мисс. Одно из этих грязных писем.
– Как это отвратительно! – сказала Джоанна. – До жути отвратительно! И все-таки я не понимаю, почему она должна убивать себя из-за подобного письма.
– Если только написанное в нем не было правдой, мисс.
– А что в нем было?
Но этого Патридж не могла или не хотела сказать. Джоанна вошла ко мне, бледная и потрясенная. Все это казалось тем более страшным, что мистер Симмингтон был не тем человеком, с которым хоть как-то можно связать представление о трагедии.
Джоанна высказала мысль, что мы должны предложить Меган переехать к нам на день-два. Элси Холланд, сказала Джоанна, может быть, и хороша для детей, но это такая особа, которая почти наверняка доведет Меган до сумасшествия.
Я согласился. Я представил Элси Холланд, произносящую пошлость за пошлостью и предлагающую бесчисленные чашки чая. Доброе создание, но совсем не то, что нужно Меган.
Мы поехали к Симмингтонам после завтрака. Мы оба немножко нервничали. Наш приход мог выглядеть как явное и отвратительное любопытство. К счастью, мы встретили Оуэна Гриффитса, возвращавшегося от Симмингтонов. Он приветствовал меня вполне сердечно, и его обеспокоенное лицо прояснилось.
– О, привет, Бартон, рад вас видеть. Я боялся, что это произойдет рано или поздно. И вот это случилось. Проклятое дело!
– Доброе утро, доктор Гриффитс, – сказала Джоанна тем голосом, каким она обычно говорила с нашими глухими тетушками.
Гриффитс подскочил от испуга и покраснел.
– О… о, доброе утро, мисс Бартон.
– Я подумала, – пояснила Джоанна, – что, может быть, вы меня не заметили.
Оуэн Гриффитс покраснел еще гуще. Его охватило отчаянное смущение.
– Я… извините… я сосредоточился… нет, это не так.
Джоанна безжалостно продолжила:
– В конце концов, это я, собственной персоной.
– Ну просто несносная кошка, – рассерженно бросил я в ее сторону. И сказал, обращаясь к Гриффитсу: – Мы с сестрой, Гриффитс, хотели бы знать, хорошо ли будет, если Меган переберется к нам на пару дней. Как вы думаете? Мне бы не хотелось бесцеремонно вмешиваться в чужие дела – но все это чересчур мрачно для бедного ребенка. Как Симмингтон к этому отнесется, вы не знаете?
Гриффитс минуту или две обдумывал услышанное.
– Полагаю, это было бы превосходно, – произнес он наконец. – Она странная, нервная девочка, и для нее было бы неплохо отвлечься от всего этого. Мисс Холланд творит чудеса, у нее прекрасная голова на плечах, но у нее больше чем достаточно дел с двумя детьми и с самим Симмингтоном. Он совершенно разбит… сбит с толку.
– Это было… – я колебался, – самоубийство?
Гриффитс кивнул.
– О да. Никаких сомнений. Она написала: «Я не смогу…» – на клочке бумаги. То письмо, должно быть, пришло вчера, с дневной почтой. Конверт валялся на полу возле ее стула, а само письмо было смято в комок и заброшено в камин.
– Что… – Я замолчал, ужаснувшись собственной бестактности. – Извините, – сказал я.
Гриффитс печально улыбнулся.
– Не стесняйтесь спрашивать. То письмо будет прочитано при дознании. Оно не вызывает ничего, кроме сожалений. Оно такое же, как все прочие, и составлено в таких же отвратительных выражениях. В нем в особенности нажимается на то, что второй мальчик, Колин, – не сын Симмингтона.
– Вы думаете, это правда? – воскликнул я недоверчиво.
Гриффитс пожал плечами.
– Я не имею никаких оснований для выводов. Все то время, что я их знал, Симмингтоны были безмятежной, счастливой парой, людьми, преданными друг другу и своим детям. Верно лишь то, что мальчик действительно не похож на родителей – у него яркие рыжие волосы, например, – но ведь дети часто бывают похожи на дедушку или бабушку.
– Но как раз отсутствие сходства и могло породить это обвинение. Подлый и внезапный удар наугад.
– Но он попал в цель, – сказала Джоанна. – В конце концов, иначе-то она бы не стала убивать себя, правда?
Гриффитс сказал с сомнением в голосе:
– Я не совсем в этом уверен. Миссис Симмингтон очень беспокоило здоровье в последнее время – нервы, истеричность. Я лечил ее, старался привести ее нервы в порядок. Я думаю, это возможно: потрясение от письма, составленного в подобных выражениях, могло привести ее в состояние паники, упадка духа, и она решилась покончить с жизнью. Она могла разжечь в себе уверенность, что муж ни за что не поверит ей, если она начнет отрицать написанное, и стыд и возмущение могли нахлынуть на нее с такой силой, что она впала в умопомешательство.
– Самоубийство как результат больного воображения, – сказала Джоанна.
– Совершенно верно. Я думаю, именно эту точку зрения я изложу на дознании.
Мы с Джоанной вошли в дом.
Входная дверь была открыта, и просто войти показалось нам проще, чем звонить, тем более что мы слышали внутри голос Элси Холланд.
Она говорила с мистером Симмингтоном, который, лежа в кресле, выглядел совершенно ошеломленным.
– Нет, в самом деле, мистер Симмингтон, вы должны проглотить хоть что-то. Вы ничего не ели утром, уж не говоря о настоящем, плотном завтраке, и вы ничего не ели вчера вечером, и из-за этого потрясения и всего остального вы сами заболеете, а вам понадобятся все ваши силы. Доктор тоже так говорил перед уходом.
Симмингтон ответил монотонным голосом:
– Вы очень добры, мисс Холланд, но…
– Выпейте горячего чая, – сказала Элси Холланд, настойчиво протягивая ему чашку с напитком.
Лично я дал бы бедняге крепкого виски с содовой. Он выглядел так, словно сильно нуждался в выпивке. Как бы то ни было, он согласился на чай и взглянул снизу на Элси Холланд.
– Я не в силах отблагодарить вас за все, что вы сделали и делаете, мисс Холланд. Вы действительно великолепны.
Девушка покраснела; она выглядела польщенной.
– Вы очень добры, говоря так, мистер Симмингтон. Вы должны мне позволить делать все, что я могу, чтобы помочь вам. Не беспокойтесь о детях – я за ними присмотрю, и я успокоила слуг, и если есть еще что-нибудь, что я могла бы сделать – отпечатать письмо или позвонить, – непременно скажите мне.
– Вы очень добры, – сказал Симмингтон.
Элси Холланд, обернувшись, заметила нас и торопливо вышла в холл.
– Разве это не ужасно? – сказала она чуть слышным шепотом.
Я, глядя на нее, подумал, что она и в самом деле очень милая девушка. Добрая, образованная, практичная в критической ситуации. Веки ее великолепных голубых глаз покраснели, подтверждая, что она настолько отзывчива, что проливает слезы из-за смерти хозяйки.
– Можем мы с вами поговорить минутку? – спросила Джоанна. – Мы не хотели бы беспокоить мистера Симмингтона.
Элси Холланд понимающе кивнула и повела нас в столовую, по другую сторону холла.
– Для него это ужасно, – сказала она. – Такое потрясение! Кто бы мог подумать о чем-либо подобном? Но, конечно, я теперь понимаю, что в последнее время миссис Симмингтон выглядела подозрительно. Ужасно нервная и слезливая. Я думала, это из-за нездоровья, хотя доктор Гриффитс часто говорил, что у нее нет ничего серьезного. Но она была взвинченной и раздражительной, и в иные дни невозможно было понять, как с ней обращаться.
