Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе
— Констанс, не могла бы ты отнести сумки миссис Барлоу к ней в номер? Горничные наверняка уже его приготовили, так что дверь должна быть открыта.
— Конечно, мисс Морни.
Констанс извлекла из моей машины чемодан и сумку и передала их Сисси Браун, которая подхватила их так, будто это были перышки, и подруги направились к Коптильне прямо по газону. Надо сказать, что ходить по траве разрешалось только старшим воспитанницам, всем остальным полагалось обходить газон стороной, по огибавшей его посыпанной гравием дорожке. Глядя им вслед, я недоумевала, почему не проведена дорога к гостевому домику, ведь у останавливающихся в нем родителей может оказаться куда более внушительный багаж, нежели мой. И, словно прочитав мои мысли, Эллен заметила:
— Недавно я предложила провести дорогу к Коптильне, но попечители отвергли эту идею, сославшись на то, что в школе достаточно воспитанниц, и при необходимости отнести багаж можно поручить им. Представь себе, главным противником моего предложения выступил не кто иной, как Джон Рэтиген. Я готова была его убить. Ты ведь помнишь Джона?
Разумеется, я его помнила. Не так давно Джон был избран в Сенат от Калифорнии и возглавлял сенатскую Комиссию по вопросам воинской службы. Будучи и без того заметной и весьма неоднозначной фигурой в Вашингтоне, в последнее время он привлек к себе дополнительное внимание в связи с довольно некрасивым бракоразводным процессом. В бытность нашу с Эллен воспитанницами «Брайдз Холла» он учился в школе Святого Хьюберта, одной из лучших приготовительных школ для мальчиков в Честертоне, неподалеку отсюда, и был капитаном школьной футбольной команды. Одно время Эллен была пылко в него влюблена.
Я сказала, что, конечно же, помню Джона, но не знала, что он входит в число попечителей «Брайдз Холла».
Эллен рассмеялась и сообщила, что с некоторых пор это так. Видимо, довольная впечатлением, произведенным на меня известием о том, что в попечительский совет школы входит столь знаменитая фигура, она оставила эту тему и заговорила о другом.
— Видишь ли, ленч у нас уже был, но я могу распорядиться, чтобы для тебя что-нибудь приготовили и принесли ко мне в кабинет.
Я поблагодарила, сказав, что по пути сделала остановку и перекусила. У меня вдруг возникло ощущение, что отныне каждый мой шаг будет регламентироваться, особенно после того как Эллен продолжила:
— Тогда, возможно, ты хочешь привести себя в порядок перед встречей с Нэнси. Сейчас она должна быть в зале для занятий. У нее возникли затруднения с французским. Я сказала, чтобы сразу после занятий ее проводили ко мне в кабинет.
Твердая. Распорядительная. Властная. Итак, мне было велено явиться к ней в кабинет. Интересно, с какой стати я должна ей подчиняться? И зачем ей понадобилось приглашать нас с Нэнси к себе в кабинет? Мне не верилось, что она руководствуется всего лишь соображениями гостеприимства. Я хотела возразить, мол, Нэнси с таким же успехом могла бы прийти ко мне в номер, где у нас будет возможность пообщаться наедине, но вместо этого почему-то вежливо согласилась, презирая себя за малодушие. Я обещала быть у Эллен через пятнадцать минут. С тягостным чувством, будто я вернулась во времена своего ученичества, не отпускавшим меня с первой же минуты появления здесь, я покорно побрела к Коптильне.
Во время нашей короткой беседы ни Эллен, ни я ни словом не обмолвились о причине моего приезда. Более того, мы обе старательно обходили эту тему, что было вполне естественно. Смерть от несчастного случая в пансионе сродни настоящей катастрофе. Я знала: впереди у меня достаточно времени, чтобы выразить Эллен свое сочувствие и выяснить, что именно произошло.
Прежде чем пересечь газон, я помедлила. Церковь, где случилась трагедия, находилась буквально в двух шагах от меня. Дверь в ризницу была открыта, и на меня повеяло затхлым церковным запахом. Разумеется, тогда я еще не знала, как погибла Мэри Хьюз, но глядя на увитые плющом старинные стены, я испытала странное чувство — не знаю, как его определить, — ощущение чего-то жуткого, какого-то реального зла, от которого, несмотря на теплую погоду, меня охватила дрожь. Дрожь и желание бежать как можно дальше — не только от этой церкви, но и вообще из «Брайдз Холла». Это чувство было настолько острым, что, если бы не Нэнси, я, наверное, схватила бы свои сумки и, ничего не объясняя и не извиняясь, умчалась бы прочь.
Я уже собиралась продолжить свой путь, но меня остановило неожиданное появление в дверях церкви какого-то мужчины. Поначалу я приняла его за учителя. На вид ему можно было дать лет сорок — сорок пять. Не стану лукавить, его внешность показалась мне привлекательной, но не в расхожем понимании этого слова, связанном с представлением о грубоватой мужественности. Меня поразили его крупный чувственный рот, глубоко посаженные глаза и кошачья грация худощавого тела. Смуглая кожа и копна черных непокорных волос позволяли предположить, что в его жилах течет не то итальянская, не то греческая кровь. На нем были спортивные туфли, джинсы, рубаха и ветровка, застегнутая наполовину. Должно быть, я довольно долго не сводила с него глаз, потому что он неожиданно улыбнулся и, указав рукой в сторону Коптильни, сказал:
— Девушки пошли вон туда, миссис Барлоу. — Голос у него был негромкий, но твердый.
— Я знаю, — ответила я, удивившись, что ему известна моя фамилия.
Он обвел меня медленным взглядом, что, однако, не показалось мне неучтивым, затем снова улыбнулся, и я уловила в его глазах веселую искорку.
— Желаю вам приятно провести время, — проговорил он и скрылся в темноте старой церкви так же неожиданно, как и появился.
Я ощутила нечто похожее на досаду, как будто в стене, которую я непроизвольно воздвигла вокруг себя с первой минуты пребывания в «Брайдз Холле», внезапно появилась брешь. Интересно, какой предмет он преподает? Скорее всего физкультуру, — сразу же решила я. Это первое, что приходит в голову, когда в пансионе для девочек встречаешь мужчину, тем более привлекательного. Трудно предположить, чтобы человек со столь обаятельной внешностью преподавал математику или историю. Гораздо легче представить себе его за игрой в теннис, футбол или что-то в этом роде. Правда, в облике незнакомца было нечто такое, что не укладывалось в представление о спортсмене. Слишком умные глаза, — подумала я, — слишком тонкие черты и слишком мощная энергия, скрывающаяся за невозмутимой внешностью.
Глава 4
Старая Коптильня представляет собой двухэтажное кирпичное строение, приютившееся под сенью густых деревьев, метрах в ста от конюшни. Я шла по вымощенной плитняком тропинке, вьющейся среди буйных зарослей люпинов, дельфиниумов, шток-роз и наперстянки.
