Дерек Уилсон - Утомительная история с голландским «Рождеством»
— Да? — томно произнес он.
Холмс протянул ему свою визитную карточку. Тот взял ее и придирчиво рассмотрел.
— Скажи-ка, Хьюффи, — обратился он к кому-то в глубине квартиры, — мы знаем человека по имени Шерлок Холмс? — Это имя он произнес не без веселого удивления.
— Нет. Пускай уходит, — донесся ответ.
— Убирайтесь-ка, любезный, — проговорил рыжий, возвращая карточку Холмсу.
Но прежде чем дверь закрылась, Холмс вручил ему конверт:
— Пожалуйста, передайте мистеру Маунтси.
Он встал на лестничной площадке и начал мысленно считать. Когда он добрался до тридцати двух, все тот же страж снова открыл дверь.
— Мистер Маунтси говорит, что вам лучше войти, — объявил он.
— Я полагал, что он так и скажет, — признался Холмс.
Он вошел в роскошно обставленную комнату. В одном ее конце виднелся стол, накрытый на четверых; сверкали столовое серебро, хрусталь, крахмальная скатерть. Вокруг горящего камина стояли кресла, в одном из которых раскинулся хозяин квартиры — достопочтенный Хью Маунтси, темноволосый молодой человек, долговязый и фатоватый. Он держал письмо Холмса за уголок, между большим и указательным пальцами.
— Зачем вы принесли мне эту чепуху? — требовательно осведомился он.
Глядя на аристократа сверху вниз, Холмс вспомнил уничижительные высказывания церковного сторожа Нового колледжа о некоторых вырожденцах, представляющих высшее сословие.
— Будь это чепуха, вы едва ли пригласили бы меня войти, — заметил он.
— Какого черта, кто вы такой? — фыркнул Маунтси.
— В данном случае важно лишь то, что я знаю правду о Рембрандте из Нового колледжа. Помимо всего прочего, я выяснил и вашу роль во всем этом деле.
Спутник Маунтси пересек комнату и схватил Холмса за рукав.
— Может быть, мне научить этого молодчика себя вести, Хьюффи? — спросил он. В следующий миг он уже лежал навзничь, прижимая ладонь к носу, из которого сочилась кровь.
Холмс потер костяшки правой руки.
— Уверяю вас, мне совершенно незачем осложнять вам жизнь. Мне хочется лишь прояснить эту утомительную историю с пропавшей картиной, тогда я смогу спокойно вернуться к своим ученым занятиям. Если вы окажете мне любезность и ответите на несколько вопросов, я тотчас же уйду.
— И как вы намерены поступить с этими сведениями?
— Я изложу руководителям Нового колледжа то, что достойно их внимания.
— Меня это никоим образом не устраивает. Я не собираюсь выдавать друзей.
— Видимо, «друзьями» вы называете тех, кто в ответе за эскапады в Ориеле, Мертоне и здесь, в Магдалине.
Маунтси кивнул.
— Не думаю, что мне так уж необходимо раскрывать кому-то их личность.
Несколько секунд темноволосый юноша смотрел на Холмса. Затем его губы медленно расплылись в улыбке. Он скомкал письмо, которое до сих пор держал в руке, и бросил его в огонь.
— Нет, мистер Холмс, вы — никто, и я намерен послать вас ко всем чертям. Сообщайте господам из Нового колледжа что хотите. У вас нет улик. И если вам придется померяться силами с теми из нас, кто чего-то стоит в этой жизни, вполне очевидно, кто проиграет, не так ли?
Он махнул в сторону двери, и его приятель открыл и придержал для визитера створку.
Но Холмс и не думал отступать.
— Однако в деле замешаны не только вы и ваши друзья, верно? В нем участвует и ваш отец, и его подручные.
Маунтси эти слова явно застали врасплох.
— Откуда вы знаете… — выпалил он, вскакивая.
Холмс достал из кармана листок бумаги и карандаш, написал несколько слов и протянул бумажку достопочтенному Хью.
— Проклятье! — Маунтси снова опустился в кресло.
— Так насчет моих вопросов, сэр… — проговорил Холмс.
* * *На следующее утро в начале двенадцатого Шерлок Холмс явился к дверям мистера Спунера: тот как раз возвращался с лекций.
Профессор подошел поближе, глядя на него сквозь толстые стекла очков.
— А-а, мистер Гринвилл из Холмса, верно? Входите, сэр. Входите. Садитесь, прошу вас. Думаю, у окна вам будет удобнее всего.
Холмс расположился на подушках в оконной амбразуре.
— Я пришел сообщить вам об успешном завершении расследования, — провозгласил он. — Похищение картины из церкви, — добавил он, видя, что Спунер непонимающе смотрит в пространство.
— Ах да. Прекрасно. — На бледном лице профессора появилась улыбка. — Итак, вы обнаружили, кто виноват. Это был Рембрандт?
— Нет, сэр. — Холмс уже усвоил, что, дабы не завязнуть в бесконечных отступлениях, в которые то и дело норовит пуститься Спунер, следует всякий раз привлекать его внимание к одному лишь предмету — тому, о котором идет речь в данную секунду. — Возможно, будет лучше, если я по порядку и с самого начала изложу события, которые привели к пропаже картины, в их последовательности.
— Отличная мысль, молодой человек. Сыграйте роль древнегреческого хора, излагайте суть. И как можно яснее.
Холмс начал свой рассказ, ускоряя его, как только аудитория, казалось, хотела задать вопрос или иным образом прервать повествование.
— Прежде всего должен заметить, что ваши оценки характера доктора Гиддингса чересчур великодушны и небеспристрастны. Боюсь, председатель совета колледжа пришел в ярость, когда его обошли на выборах ректора. Вот почему он подарил Новому колледжу эту картину.
— Но ведь…
Холмс продолжил, едва переведя дух:
— Он считал, что таким образом отомстит. Видите ли, картина — подделка, а еще вероятнее — работа какого-то малозначительного художника, которую лишь слегка подправили. Я понял это из беседы с мистером Симкинсом. Он был озадачен, ознакомившись с этой картиной: один из его клиентов видел ее примерно в то время, когда Гиддингс ее купил. По словам этого клиента, картина сияла «теплыми светящимися тонами». Но сам Симкинс, рассматривая ее в церкви при колледже, обнаружил, что ее, судя по всему, затемнили старинным лаком. Так поступить с картиной мог только Гиддингс. И лишь по одной причине: уже добавив полотно к своей коллекции, он осознал, что это не работа прославленного голландца. Признать, что его обманули, для него было бы унизительно, вот он и распорядился, чтобы картину покрыли лаком, и стал ждать удобного случая, чтобы от нее избавиться. Отличный случай представился, когда ему не позволили занять пост ректора. Теперь он мог одним выстрелом убить двух зайцев — больше не смущаться из-за того, что в его собрании хранится фальшивый Рембрандт, и при этом подложить свинью коллегам по учебному заведению. Гиддингс знал, что рано или поздно картину очистят и тогда он, уже пребывающий на том свете, будет отмщен.
