Жорж Сименон - Гнев Мегрэ
– А где ваша младшая сестра? – поинтересовался Мегрэ, оглядываясь.
– С малышкой… Она сейчас придет…
– Как вы все это объясняете, господин комиссар? – спросила Марина; акцент у нее был меньше, чем у брата.
Ей было восемнадцать или девятнадцать лет, когда Буле встретил ее. Сейчас ей двадцать пять или двадцать шесть, и она еще очень красива – матовая кожа, темные глаза. Сохранила ли она свое кокетство? При таких обстоятельствах судить об этом трудно, но комиссар мог бы поспорить, что она уже не заботилась ни о фигуре, ни о нарядах, просто счастливо жила в окружении своей матери, своей сестры, своих детей и мужа, и ничто в мире больше не волновало ее.
Едва войдя в квартиру, Мегрэ потянул носом и почувствовал запах, который витал здесь и который напоминал ему запах итальянских ресторанов.
Антонио явно держался как глава семьи. Не был ли он им в какой-то степени еще при жизни Эмиля Буле?
Не у него ли бывший помощник метрдотеля должен был просить руки Марины?
Все еще держа бутерброд в руке, Антонио спросил:
– Вы что-нибудь выяснили?
– Я хотел бы знать, когда во вторник вечером ваш зять ушел из дома и был ли у него с собой пистолет?
Антонио посмотрел на сестру, та, поколебавшись минуту, торопливо прошла в другую комнату. Дверь осталась открытой, и через нее можно было увидеть столовую, Марина пересекла ее и вошла в спальню. Там она открыла ящик комода и вернулась с темным предметом в руке.
Это был пистолет, она держала его осторожно, как человек, который боится оружия.
– Он лежал на своем месте, – сказала Марина.
– Ваш муж не всегда носил его при себе?
– Нет, не всегда… В последнее время – нет… Антонио вмешался:
– После смерти Мазотти и отъезда его банды на юг у Эмиля отпала необходимость носить оружие…
Это было показательно. Значит, выходя из дома во вторник вечером, Эмиль Буле не ожидал никакой опасной или неприятной встречи.
– В котором часу он вас покинул, мадам?
– Без нескольких минут девять, это его обычное время… Мы пообедали в восемь часов. Перед уходом он, как всегда, зашел поцеловать детей, они уже лежали в кроватках…
– Он не показался вам озабоченным?
Она силилась припомнить. У нее были очень красивые глаза, и в другое время они, должно быть, искрились лаской и весельем.
– Нет, не думаю… Вы знаете, Эмиль был сдержан, и тем, кто не знал его близко, он, верно, представлялся человеком замкнутым…
Две слезинки блеснули у нее на ресницах.
– По натуре он был очень добрый, очень чуткий…
Она повернулась к матери, которая слушала разговор, скрестив руки на животе, сказала ей несколько слов по-итальянски, и та в знак согласия закивала головой.
– Я знаю, что думают о владельцах ночных заведений… Их представляют себе своего рода гангстерами, да и правда, среди них есть такие…
Она утерла глаза и взглянула на брата, как бы спрашивая у него разрешения продолжить.
– А он скорее был робкий… Но только, пожалуй, не в делах. Его окружало столько женщин, с которыми он мог бы делать все, что ему заблагорассудится, но он не в пример большинству своих коллег считал их служащими и, даже если оставался с кем-нибудь из них наедине, вел себя уважительно… Я это прекрасно знаю, ведь прежде чем стать его женой, я тоже служила у него. Верите ли, нет, но он несколько недель обхаживал меня, словно юноша… Пока шло представление, он иногда разговаривал со мной, расспрашивал, где я родилась, где жила моя семья, в Париже ли живет моя мать, есть ли у меня братья и сестры… И только… Но ни разу за все время не коснулся меня… Даже ни разу не предложил проводить…
Антонио согласно кивал головой, всем своим видом показывая, что он никогда не допустил бы иного отношения.
– Конечно, – продолжала Марина, – он знал, что такое итальянки, ведь в «Лотосе» среди персонала всегда можно было найти двух или трех моих соотечественниц… Однажды вечером он спросил меня, нельзя ли ему встретиться с моим братом…
– Он был порядочный человек… – подтвердил Антонио.
Мать, по всей вероятности, все же понимала по-французски и время от времени открывала рот, чтобы вступить в разговор, но, не найдя нужных слов, продолжала молчать.
Вошла молодая девушка, одетая во все черное, уже причесанная и подкрашенная. Это была Ада. С виду лет двадцати двух, не старше, она, судя по всему, была вылитой копией своей сестры, когда та пребывала в ее возрасте. Ада с любопытством оглядела пришедших и сказала Марине:
– Наконец-то она уснула… – Потом обратилась к Мегрэ и Люка:
– Не угодно ли вам присесть?
– Насколько я знаю, мадемуазель, вы служили секретарем у вашего зятя?
У нее тоже чувствовался акцент, но едва заметный, как раз такой, чтобы придавать ей еще больше очарования…
– Это слишком громко сказано… Эмиль сам вел все свои дела… Они не требовали много писанины…
– У него был кабинет?
– Да, это называли кабинетом… Крохотная комнатка на антресолях над «Лотосом»…
– В котором часу он приходил туда?
– Обычно он спал до полудня и завтракал вместе с нами… К трем мы вместе отправлялись на улицу Пигаль…
Мегрэ переводил взгляд с одной сестры на другую, стараясь угадать, не возникало ли у Марины хоть немного чувства ревности к младшей сестре. Но во взгляде молодой женщины он не нашел и намека на это…
Насколько он мог судить, еще три дня назад Марина была женщиной вполне довольной своей судьбой, довольной тем, что она весьма беззаботно живет вместе с матерью и детьми в квартире на улице Виктор-Массе, и, наверно, если бы ее муж не умер, у нее было бы еще много детей…
Очень непохожая на нее по характеру, более подтянутая, более энергичная, Ада продолжала:
– Его всегда кто-нибудь ждал – артисты, музыканты, метрдотель или бармен того или другого кабаре… Не говоря уже о поставщиках вин и шампанского…
– Чем занимался Эмиль Буле в день своего исчезновения?
– Подождите… Это был вторник, так ведь?.. Мы спустились в зал, чтобы посмотреть одну испанскую танцовщицу, которую он ангажировал… Потом он принял представителя фирмы по кондиционерным установкам… Он намеревался установить кондиционеры во всех четырех кабаре… В «Лотосе» было особенно плохо с вентиляцией…
Мегрэ вспомнил, что видел среди вещей покойного какой-то каталог.
– Кто вел его финансовые дела?
– Что вы имеете в виду?
– Кто платил по накладным, персоналу?
– Счетовод, разумеется.
– Его кабинет там же, над «Лотосом»?
– Да, маленькая комнатка, что выходит во двор… Он пожилой человек, беспрестанно брюзжит и каждый раз, когда ему нужно платить деньги, страдает так, словно выкладывает их из своего кармана… Его фамилия Резон… Мсье Резон, как его зовут все, потому что, если к нему обратиться, не прибавив «мсье»…
