Геннадий Махаев - Убийство в Угличе
— Когда это было? — остановил рассказ Никита Иванович.
— А на Крещенье, еще, он все лавку на себя просил отписать, ко я сказал — помру — лавка дочери будет, а ты торгуй, живи, я с тебя процентов не требую! Мне надо, чтобы дочь да внуки по миру не пошли после моей смерти. А он мне: у вас вон и дом, и магазин какие, а это, мол, кому? А это, отвечаю, — не твое дело, у меня еще две дочери замужние есть, может, им отдам.
— Ну, ладно, а что же Заворыкин, он тут с какого бока? — выяснял следователь.
— А вот с какого, зять мой говорит, что, мол, купец Заворыкин хотел бы в Углич перебраться, а лавку при фабрике ему, мол, продать. Так не будет ли моей милости ту лавку хоть на имя дочери выкупить? Я ему на это говорю: ты, зять дорогой, не прибедняйся, сам уж, наверное, можешь купить! Да и зачем купцу прибыльное дело бросать, да в Углич ехать, что за расчет такой?
Отвечает: — Думали они, Дескать, хлебную торговлю начать (стоящее дело!), а там сидючи это несподручно.
Вот в Углич и хотят перебраться, так что поспособствуйте, папенька богоданный! Ладно, говорю, сколько же купец за лавку хочет? И с товаром отдает или только строение? С товаром! — отвечает, а хочет за все десять тысяч серебром. И — наличными. Ну, что же, — говорю, это дело можно обмозговать. Ты с ним там обговори все, как надо. И ежели он согласен будет, я человека пошлю посмотреть, и сделку тогда совершим.
— Ну и как, состоялась сделка? — продолжил Кухов.
— Послал я человека к Заворыкину. Все точно так, как зять сказал. Договорились. И намедни он ко мне приехал, сделку и совершила, я ему десять тысяч уплатил.
— Та-а-ак, а дальше что? — не отставал следователь.
— А дальше вот свел я его с Василием Шунаевым. Как они поладили, я не знаю, но только больше я его не видел. А тут слух прошел: убили Шунаевых, я грешным делом подумал: а не Заворыкин ли это?
А потом думаю, не может быть! Такой купец и вдруг — разбойник! Но ведь ко мне больше не зашел, и в номерах нет — я справлялся.
— В каких номерах? — быстро спросил Кухов.
— Да у Хряпина...
— А как выглядит купец?
— Да не старый, средних лет будет.
— А одет как?
— Одет в пальто черное, а более не приглядывался.
— А когда он к вам приехал сделку-то совершать?
— 17 марта он приехал, а на следующий день мы все и сделали, в тот же день мы с ним и у Шунаевых были, — вспомнил купец.
— О делах говорили?
— А для чего пришли? Правда, мы со стариком Николаем беседовали да по рюмочке пропустили, а они уж меж собой разговаривали.
— Деньги при Заворыкине были или нет? Когда он их Василию Шунаеву отдал? — выяснял Кухов.
— Вот этого я не знаю, не видел, я ушел, а он там еще оставался.
— Ну, ладно, спасибо, господин Бердяев, за сведения.
— А не знаю за что, понадобится я все это, где хочешь, скажу.
— Спасибо еще раз и разрешите откланяться.
Следователь вышел на улицу и призадумался: надо идти в номера к Хряпину, но что-то не дает покоя, какая-то мысль крутилась в голове и все время ускользала... Так ничего и не уяснив, Кухов положил сначала зайти в участок, узнать, что показывает Венька, не привезли ли братьев Зайцевых, пришла ли телеграмме из Рыбинска. Да, дел было много, и все требовали его присутствия. Э, да время-то уж шло к обеду, и Никита Иванович решил идти домой. Да хоть раз за последние два дня поесть спокойно в домашней обстановке.
Жена поставила перед ним тарелку с супом, с аппетитом съев первое и принимаясь за жаркое, он сказал:
— Чего это у соседки, ремонт что ли? По какому поводу?
— Да бумаги на оклейку дешево купила! Вот и ремонтируется!
— Бумаги?! Вот оно что в голове вертелось: писче-бумажная фабрика! Там надо «копать»!
— Торопливо одеваясь, уже из прихожей крикнул жене: «Я — в участок».
— Когда вернешься-то? — спросила жена.
— Ну уж к вечеру, не раньше, — ответствовал следователь.
И НЕ ВАНЬКА, И НЕ ЗАЙЦЕВЫ…
Придя в участок, Кухов спросил:
— Ну, что Ванька говорит?
Помощник следователя Токин, худощавый молодой человек, принес протокол дознания.
— Вот по доставлению в участок произведен личный обыск задержанного. При нем обнаружено: денег восемнадцать копеек серебром, золотой крестик, папиросы, спички.
— И все?
— Все, ваше благородие, да не все.
— А что еще такое?
— На вопрос, откуда у него крестик, отвечал: что, мол, его крест, а почему не на шее, а в кармане, ответствовал, что цепочку продал и пропил, а крестик — побоялся.
— Да, пожалуй, такой побоится! Да и отродясь у Ваньки золотого креста не бывало! Давно бы пропил, — усмехнулся Кухов.
— То же самое я ему сказал.
— Ну и что далее?
— А вот что, на основании подозрения на его участие в преступлении мы произвели у него дома и у его зазнобы в Зарядье обыск.
— Что нашли? — в нетерпении поторопил Кухов.
— В доме у него ничего, а у зазнобы есть улов и хороший.
— Так что же там?
— А вот что, — и Токин протянул Кухову протокол обыска.
— Так, — протянул Кухов, прочитав протокол, и как он это объясняет, откуда у него все это?
— Говорит, нашел в Рыбинске, на бульваре около скамейки.
— Купил, нашел, еле ушел, хотели еще дать — не смогли догнать, — посмеялся Кухов.
— А ну, давай его сюда, разговаривать будем, да, кстати, Зайцевых привезли?
— Доставили, ваше благородие.
— Что говорят? Ну, впрочем, с ними потом, давай Ваньку сюда.
Через некоторое время привели Ваньку.
— Ну, рассказывай, добрый молодец, откуда у тебя все это богатство? Только сказки не рассказывай! Все равно проверим, неверное, в Рыбинске уж в полиции заявление о краже есть!
— Ей-богу, нашел! — сказал Ванька, — выпустили меня с острогу, денег — три рубля; ну, думаю, до дому как-нибудь доберусь, пойду на базар — может, кто из Углича найдется. Купил бутылку, само собой, чтоб не с пустыми руками договариваться. Ан, никого на базаре не встретил.
Ну, думаю, тогда с утра пешком. Может, где ни то подвезет , а в вечер по такой погоде куда идти, не лето! Переночую, думаю, в ночлежке, да с утра и в путь
