Джорджетта Хейер - Предательский кинжал
— Две тысячи фунтов для него ничего не значат. Не понимаю, почему мне нельзя получить их сейчас, не дожидаясь, пока он умрет.
— Скверная девчонка! Цыплят по осени считают.
— Вовсе нет. Он сказал, что оставит мне немного денег. И потом, он просто обязан, я ведь его единственная племянница.
Было ясно, что Джозеф не одобрял такого хладнокровного взгляда на вещи. Он сказал: «Тс-с», и снова схватил Паулу за руку.
Мод, одолевшей пасьянс, вдруг пришло в голову, что Паула может что-нибудь продекламировать.
— Я очень люблю хорошую декламацию, — сказала она. — Когда-то я знала очень трогательное стихотворение о человеке, который умер от жажды на Льяно-Эстакадо.[4] Я уже не помню, как это произошло, по-моему, он куда-то ехал. Я очень хорошо его читала, но прошло много лет, и я все забыла.
Все с облегчением вздохнули. Паула ответила, что не занимается декламацией, но, если бы дядя Нат не занялся бриджем, она бы попросила Виллогби почитать свою пьесу.
— Это, должно быть, очень занимательно, — ровно сказала Мод.
У Натаниеля не было обыкновения засиживаться допоздна, и он не изменял привычкам ради удобства своих гостей. В одиннадцать часов игроки в бридж вернулись в гостиную, где их ожидал поднос с напитками, и Натаниель объявил, что лично он идет спать.
— Я надеялся поговорить с вами, Нат, — осмелился сказать Эдгар Мотисфонт.
Натаниель пронзил его взглядом, брошенным из-под густых бровей.
— Ночью я не разговариваю о делах, — отрезал он.
— Мне тоже надо поговорить с вами, — сказала Паула.
— Ты ничего не получишь, — с коротким смешком ответил Натаниель.
Мод собрала карты.
— О, Боже, уже одиннадцать? Я тоже пойду.
Валерия пришла в ужас от перспективы ложиться так непривычно рано, но ее успокоили веселые слова Джозефа:
— Надеюсь, никто больше не хочет спать! Еще рано, правда, Валерия? А как насчет того, чтобы отправиться в бильярдную и послушать приемник?
— Ты бы лучше лег в постель, — откликнулся Натаниель, на которого, казалось, пагубно действовало веселье Джозефа.
— Только не я, — заявил Джозеф. — И вот что я тебе скажу, Нат: тебе тоже лучше остаться с нами!
Не иначе, как злой гений подбил его похлопать брата по спине. Натаниель, не любивший, когда его трогали, сразу же застонал и воскликнул:
— Мое люмбаго!
Он вышел из комнаты походкой калеки, приложив руку к спине, с выражением лица, которое было хорошо знакомо его родным, но заставило Валерию еще шире раскрыть свои хорошенькие глазки и сказать:
— Никогда не думала, что люмбаго — это так серьезно!
— Это несерьезно. Мой дорогой дядя Нат переигрывает, — сказал Стивен, передавая Матильде виски с содовой.
— Нет, нет! Это несправедливо! — запротестовал Джозеф. — Я помню, как несчастный старина Нат не мог разогнуться! Ну и глупец же я, что обидел его. Может, мне лучше пойти за ним?
— Нет, Джо, — с сочувствием сказала Матильда. — У вас добрые намерения, но он еще больше рассердится. А почему наша крошка Паула выглядит так трагично?
— Этот ужасный дом! — воскликнула Паула. — Как вы можете здесь находиться и не чувствовать его атмосферы?!
— Внимание: говорит миссис Сиддонс![5] — сказал, глядя на нее, Стивен.
— Издевайся сколько угодно, — набросилась на него Паула, — но даже ты должен ощущать напряженность, она висит в воздухе!
— Знаете, это очень забавно: я не жалуюсь на нервы, но понимаю, что Паула имеет в виду, — сказала Валерия. — Здесь такая атмосфера. — Она повернулась к Ройдону.
— Вы могли бы написать об этом замечательную пьесу.
— Не думаю, что такая пьеса в моем стиле, — ответил он.
— А я абсолютно уверена, такой человек, как вы, может написать замечательную пьесу просто на любую тему, — сказала Валерия, поднимая на него восхищенные глаза.
— Даже о морских свинках? — спросил Стивен, внося в разговор диссонирующую ноту.
Драматург покраснел.
— Очень смешно!
Матильда заключила, что мистер Ройдон не привык, чтобы над ним смеялись.
— Позвольте дать вам совет: не обращайте никакого внимания на моего кузена Стивена, — сказала она.
Стивен никогда не возражал против того, что говорила о нем Матильда, и сейчас он только усмехнулся, но Джозеф, никогда не отличавшийся тактом, вернул его лицу мрачное выражение, сказав:
— Мы все знаем, каким грубияном любит представляться Стивен!
— О, Боже! — простонал Стивен.
Паула вскочила, быстрым движением отбросила со лба волосы.
— Я это и имею в виду! Вы все так себя ведете, потому что это дом так на вас действует! В нем все напряжено, все натягивается, натягивается, пока не лопнет! Здесь Стивен ведет себя еще хуже, чем обычно, я на пределе, Валерия заигрывает с Виллогби, чтобы вызвать у Стивена ревность, дядя Джо нервничает, говорит невпопад, он сам этого не хочет, но дом его вынуждает.
— Ну это уж слишком! — воскликнула Валерия.
— Только не подумайте, что я не получаю удовольствия! — взмолилась Матильда. — Рождественская суматоха, детки! Ох, уж это патриархальное Рождество!
Ройдон задумчиво сказал:
— Я, конечно, понимаю, о чем ты говоришь, лично я глубоко верю во влияние окружающей обстановки.
— "После этой короткой речи, — процитировал Стивен, — все они повеселели".
Джозеф всплеснул руками.
— Ну, ну, хватит! Кто сказал "радио"?
— Да, пожалуйста, — попросила Валерия. — Сейчас как раз передают танцевальную музыку. Мистер Ройдон, я знаю, вы танцуете!
Виллогби запротестовал, но его увели, и не без его желания. Он был слегка поражен красотой Валерии, и, хотя голос разума говорил ему, что лесть ее притворна, она все равно ему нравилась. Его больше интересовала Паула, но, несмотря на все свое восхищение им, она могла быть утомительной, и он иногда считал ее чересчур критичной. Поэтому он пошел с Валерией и Джозефом, размышляя о том, что и гений имеет право на отдых.
— Должна заметить, Стивен, я не виню дядю Ната за то, что он не выносит твою невесту, — резко сказала Паула.
Казалось, Стивен не возражал против такого искреннего мнения о своем вкусе. Он подошел к камину и опустил свое длинное тело в кресло.
— Прекрасное успокоительное, — сказал он. — Кстати, твое последнее приобретение тоже не очень-то возбуждает.
— Виллогби? Да, знаю, но он гений. Все остальное мне безразлично. Я же не влюблена в него. Но что ты нашел в этой безмозглой кукле, ума не приложу!
— Дорогая моя, что я в ней нашел — ясно каждому, — сказал Стивен. — Твой пишущий пьесы мозгляк тоже понял это, не говоря о Джо, который только что слюни не пускает.
