Фил Гровик - Секретный дневник доктора Уотсона
Хотя он еще находился слишком далеко, я видел по губам, какую новость он пытается нам сообщить.
– Какой великий день, доктор Уотсон! – закричал Томас, добравшись до нас. Он поклонился царской семье и поздравил их.
– Нет, это мы должны вас поздравлять, – сказала Анастасия. – Ведь это ваша страна выиграла войну. Вы, американцы и французы.
Затем Томас рассказал, что кайзера свергли и по этому поводу он больше ничего не знает. Пока Томас сообщал нам новости, Алексей расхаживал с важным и самодовольным видом, пародируя своего дядю, кайзера, а пальцами изображал торчащие кверху усы Вильгельма и напевал: «Глупый Билли[22], Глупый Билли, что случится с дядей Вилли?»
Закончив песенку, мальчик замер на месте, а его сестры внезапно перестали смеяться, потому что до членов царской семьи дошло, что кайзер, хотя и являлся врагом, был их кровным родственником. И что на самом деле случится с ним и его троном? Вывезут ли его из страны, как и их, или ему не повезет? Это дало им почву для размышлений.
Первой заговорила Ольга:
– Несмотря ни на что, ни один монарх не заслуживает тех страданий, через которые прошли мы.
Мы с Томасом промолчали. Настроение членов царской семьи сильно повлияло и на наше, радость немного утихла. Будучи англичанами, мы не особенно волновались за кайзера и его проклятый трон, но нам было грустно видеть людей, о которых мы заботились, такими опечаленными. Поэтому мы с Томасом решили куда-нибудь сходить и отпраздновать новость вдвоем.
14 декабря 1918 года
Теперь месяцы летели быстро. Татьяна была счастлива и здорова, ее беременность развивалась нормально, но я по-прежнему тосковал по своей семье.
Томас прилагал все усилия, чтобы получить для меня разрешение на связь с Элизабет, но все просьбы отклоняли. Хотя в Лондоне знали, что просьба исходит непосредственно от Августа, мы получали в ответ твердое «нет».
– Не грустите так, доктор Уотсон, – обычно успокаивала меня Татьяна. – Я уверена, что мистер Холмс, с его-то уникальными способностями, понял, что происходит, и постоянно поддерживает связь с вашей женой.
Конечно, я знал, что она права, но мне все равно было не по себе. И я решил поговорить с Томасом.
– Артур, вы говорили, что, когда Бальфур отдал вам приказ отправляться сюда, врач на смену мне даже не упоминался? – уточнил я.
– Ни единым словом.
Я не рассказывал Томасу всего, что произошло с нами после побега из России, – только то, что ему требовалось знать. Хотя Артур вел себя как друг и доказал свою преданность в Екатеринбурге, Холмс заставил меня очень скептически относиться ко всем, не входящим в наше самое ближайшее окружение. И я не собирался подводить Холмса, царскую семью и тем более самого себя.
Однако насчет Томаса могу сказать, что он был истинным дипломатом. Все видели, что у Татьяны с каждым днем растет живот, между тем Томас по этому поводу не произнес ни слова. А так себя вести мог или настоящий дипломат, или слепой болван. Я относил Артура Томаса к первой категории.
Прошло еще несколько месяцев, и мы узнали об изгнании кайзера и печали короля Георга из-за гибели его дорогих родственников Романовых, хотя я понимал, что последнее является только официальной версией.
2 апреля 1919 года
Это моя первая запись в новом году. Срок родов Татьяны неуклонно приближался, и я через месяц с небольшим должен был покинуть этот одновременно благословенный и проклятый остров. Я буквально начал считать дни. Время пролетело быстро. Однажды утром, когда солнце внезапно, как всегда в Карибском море, блеснуло из-за горизонта, меня разбудила Сара. Время пришло. Ребенок должен был вот-вот появиться на свет.
Царь уже ждал меня у входа в комнату Татьяны:
– С ней все будет в порядке, доктор Уотсон?
– Ваше императорское величество, княжна и плод здоровы. А теперь простите, я ей сейчас нужнее вас.
С этими словами мы с Сарой вошли в комнату и закрыли за собой дверь.
Сара выполняла функции медсестры и моей помощницы во время родов, а когда на свет появился мальчик, крепкий и громко вопящий, Сара назвала этого ребенка подарком богов.
Роды у Татьяны были не очень тяжелыми, дискомфорт во время беременности вызывала только стоявшая на острове жара. Княжна сразу же попросила дать ей сына, и Сара со счастливой улыбкой вручила ей младенца.
Татьяна плакала, ребенок кричал, а я вышел к Николаю. Там собралась вся семья – конечно, без царицы.
– Ваше императорское величество, ваши императорские высочества, это мальчик. – объявил я.
Радостные крики, которыми разразились окружающие, были гораздо громче воплей младенца.
– А мы можем зайти? – спросил Алексей.
– Да, но я предложил бы навещать княжну по одному. Ваше императорское величество, вы должны зайти первым.
Я не успел закончить фразу, а Николай уже оказался рядом с постелью Татьяны.
– Посмотрите, посмотрите на моего внука! – восклицал он. – Только полюбуйтесь, какой он большой и сильный! Доктор, посмотрите же на это чудо! Готов поспорить, что он вырастет таким же высоким, каким был мой отец.
После этих слов царь не выдержал и расплакался. Он осторожно держал крошечную ручку ребенка, а Татьяна опустила ладонь на руку отца.
Когда царь взял себя в руки, он спросил, нельзя ли отнести ребенка к царице, чтобы показать ей внука. Вначале я хотел попросить его подождать, но, увидев его умоляющие глаза, отказать не смог. Но на всякий случай я решил пойти вместе с ним. Царь тут же согласился.
Показав новорожденного племянника поджидавшим снаружи домашним, Николай вместе со мной и младенцем отправился к царице. Вся остальная толпа ворвалась к Татьяне.
Царица сидела в одном из плетеных кресел. Окна были распахнуты, и женщина безвольно смотрела на море. Царь подошел к ней и встал так, чтобы лицо царицы было обращено к нам.
– Солнышко! – позвал он. – Солнышко! Взгляни, моя дорогая! Это твой внук. Татьяна только что стала мамой. А мы с тобой теперь старые развалины, бабушка с дедушкой. Как тебе такое – бабушка и дедушка? Вот, Солнышко, подержи своего внука. Он – благословение за твою доброту.
Он очень осторожно вложил ребенка, который снова захныкал, в руки царицы, но продолжал сам его поддерживать.
Когда ребенок закричал, царица очень медленно склонила к нему голову, но на ее лице так и не появилось никакого выражения. Однако я одновременно с царем увидел нечто необычайное: в уголке глаза царицы появилась слеза, которая затем медленно покатилась по щеке, оставляя влажный след. Больше никаких признаков осознания происходящего не было – ни улыбки, ни движения глаз, вообще никаких физических проявлений, только одна эта слеза.
