Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет
Один либеральный министр и два руководителя субподрядных фирм в области космических исследований стали объектом пристального внимания журналиста, Пенсон был хорошо знаком с методами работы секретных служб и полиции и смог создать в этих непрозрачных фирмах свою прочную и невидимую осведомительскую сеть. И его жертвы удостоверялись в точности информации Пенсона и понимали, что журналист черпал ее из секретных источников самих организаций.
Бывало, что Пенсоном манипулировали без его ведома, вводили в заблуждение — по крайней мере в первое время, — но, осознав свою ошибку, он становился беспощадным по отношению к тем, кто полагал, что может безнаказанно играть его доверчивостью.
Пенсон и Ориан Казанов были как бы двумя сторонами одной медали, символизируя свойственные гражданину чувства долга и справедливости.
Когда журналист получил на свой пейджер всего два слова: «Скорей бы воскресенье», он понял, что у одного из его старых осведомителей из разведывательного управления по прозвищу Абель, есть что сказать. Он тесно общался с парламентариям и из правых политических партий. Двое из его приятелей были членами левоцентристского правительства, которые добились постов, участвуя в различных законодательных дебатах, касающихся социального обеспечения и положения об иммиграции, — эти вопросы были милы сердцу премьер-министра.
Именно таким образом Шарль Дюбюиссон стал полноправным министром энергетики, а Жак-Анри Беро возглавил Государственный секретариат торговли и промышленности.
«Скорей бы воскресенье» стало кодом, который они использовали с тех пор, когда Пенсон расследовал дело об изготовлении фальшивых денег для стран Среднего Востока. В эту темную историю оказались замешаны многие ответственные французские политики. Тогда режиссер Франсуа Трюффо выпустил фильм «Скорей бы воскресенье», и Абель, увлекавшийся кино, выбрал это название, чтобы назначать встречи с Пенсоном. На самом деле послание означало, что мужчины должны встретиться в воскресенье утром на пристани речных трамвайчиков в верхнем течении Сены, на набережной Монтебелло, рядом с Нотр-Дам. Они поднимались на борт прогулочного судна в десять утра. Вообще говоря, здесь немалую роль играла Жанна Моро, очень популярная актриса, и песня «Вихри жизни», которую она исполняла в другом фильме Трюффо — «Жюль и Джим»: «Когда мы встретились, когда узнали друг друга…» Ну а дальше Абель продолжал ее мысль…
Они не виделись около двух лет. Иногда разговаривали по телефону — сдержанно, короткими фразами. Но в этот раз причина казалась веской, так как полицейский из разведывательного управления сам вызывал Пенсона на свидание.
Как и всегда в мае, зарубежные туристы оккупировали набережные Сены. Так что Абель и Пенсон, смешавшись с толпой, могли разговаривать, не опасаясь подслушивания. И только рефлекс заставлял бывшего военного поднимать голову всякий раз, когда они проходили под парижскими мостами: среди зевак, глазеющих на речные трамвайчики, мог находиться фотограф. Нужно сказать, что Абель был артистичным человеком. Он немного подыгрывал под Богарта из черно-белых фильмов: носил мягкую фетровую шляпу и серый габардиновый плащ, к которому в холод пристегивал теплую подкладку. Брюки его были из светлого твида, а черные туфли имели подковки на мысках и каблуках. Пенсон заметил его сидящим на скамье речного трамвая в последнем ряду носовой части — разведчик ломал голову над кроссвордом, Приблизившись, журналист узнал газету «Монд».
— Хвоста не заметили? — спросил Абель, не поднимая глаз. — Я побился об заклад с женой, что разгадаю все до вечера, но пока что дело идет туго. «Любящий голубую бумагу и кляузы». Что это? Никак не соображу.
— Сколько букв? — поинтересовался журналист, делая вид, что задумался.
— Целая колонка: двенадцать по горизонтали. Подумал было я об Ориан Казанов, но — нет, не подходит, — лукаво произнес он.
Пенсон, оставаясь бесстрастным, признался в своем незнании.
— Вы не могли бы достать завтрашнюю газету? Там должно быть решение. Что вам стоит посмотреть корректуру…
— …и снять копию кроссворда, так вот вы какой! — расхохотался репортер.
— А почему бы и нет? — серьезно проворчал Абель.
— Вы созрели для правонарушений, Абель. Следите за белыми воротничками, вот и заразились от них!
— Нет пока, но не исключено, — чистосердечно рассмеялся тот.
Он сложил газету, сунул ее в карман плаща и положил руки на колени. Судно приближалось к Консьержери, туда, где Мария-Антуанетта…
— Видите ли, Пенсон, — начал Абель вместо предисловия, — разве головы владыкам рубили для того, чтобы пустовало их место? Во дворцах теперь наслаждаются жизнью маленькие короли, добавившие слова «Французская республика» на колоннадах восемнадцатого века и официальных бланках. Мечта же тех, кто находится в стороне, — использовать все возможные средства, чтобы их избрали, полюбили. А что — бег к власти — это бег к любви? Так хочется стать чемпионом мира по любви! Но за любовь, популярность надо платить, как вы сами понимаете. Знаю я таких, которые готовы дать очень дорогую цену, чтобы завоевать всенародную любовь…
Пенсон привык к его манере говорить. Его цветистые фразы могли раздражать, когда слушать недосуг. Вероятно, поэтому полицейский назначал встречи в воскресенье утром.
— Итак, — прервал репортер, — кто же сейчас сильнее всего обуян любовной горячкой?
— Минуточку. Позвольте мне направить вас на путь истинный. У наших политиков теперь только одна навязчивая идея: возраст. Как по-вашему, почему президент в конечном счете смирился с пятилетним сроком правления? Ответ простой: мысль о том, что к концу второго мандата ему будет семьдесят семь, подавляет его. Сбросить бы годика два — еще ничего. Любовь в политике становится делом относительно молодых. Возьмем либерально-христианскую партию. Ее исторический лидер Жан Байяр только что отметил семьдесят первую годовщину. Через два года ему стукнет семьдесят три, через девять лет — восемьдесят. Вам понятно?
— Не совсем.
— Тогда я продолжаю. Можете перебивать меня, если вас посетит вдохновение или вы найдете слово для кроссворда. Кто крепче всех сидит за Байяром в партии, находящейся в благоприятных условиях, если верить последним сведениям из Вандеи или Медока? Ответ: Шарль Дюбюиссон, шестидесяти шести лет, единогласно избранный шестнадцать лет назад в своем Шампене. У него приятное лицо, здоровая жена, полно ребятишек — как и у всякого доброго христианина, любовниц не больше, чем у других, но выбирает он их со вкусом.
