Саймон Толкиен - Последний свидетель
Затем, немного успокоившись и одевшись, Томас поднялся на песчаную дюну и зашагал по ее гребню к дому. Мама запрещала ему ходить этой дорогой, песок такой сыпучий, можно и упасть. Но сегодня Томас чувствовал себя защищенным от всех опасностей и несчастий. Поднявшись на самую высокую точку, он увидел пирамиду из камней. В центре ее находился крупный и гладкий серый камень, которым в девятнадцатом веке в тогдашней традиции Сэквилли отметили границы своих владений.
Позади, почти до самой восточной калитки, тянулись пологие дюны. Впереди до самого горизонта простиралось Северное море. Где-то справа, на побережье, находились города Флайт и Койн, разделенные рекой под названием Флайт. Отсюда Томас видел лишь два церковных шпиля да крошечный рыбацкий баркас, выходящий из гавани в открытое море.
По левую руку от Томаса раскинулся довольно большой город Кармут, там дороги были уже шире, и по ним непрестанным потоком двигались в сторону Лондона и на запад грузовики и легковушки. Завтра утром туда же предстоит ехать и самому Томасу, на заднем сиденье полицейского автомобиля без особых опознавательных знаков. Сержант Хернс сказал, что им надо выехать не позже шести, чтоб вовремя успеть в Олд-Бейли.
Томас понурил голову. Мысль о том, что предстоит завтра, давила на него тяжким грузом. И вот, бросив последний взгляд на необъятные морские просторы, он зашагал к дому.
Вошел он через восточную калитку, от души надеясь, что тетя Джейн и полицейский не заметили его отсутствия. Он не хотел понапрасну волновать их. Но оснований для тревоги, как оказалось, не было. Они пили уже третью чашку кофе, когда он вошел в кухню. Тетушка Джейн всегда любила и почитала закон и его представителей, но к этому полицейскому испытывала особое расположение. Он был из местных, знал все городские слухи и сплетни, но главное — являл собой благодарную аудиторию для выслушивания мнений тети Джейн о Грете, ее адвокате, а эти ее высказывания с каждым днем становились все категоричнее.
Томасу надоели все эти разговоры. Он решил перевесить портрет бабушки из маминой спальни в свою, для чего ему потребовалась помощь.
Через двадцать минут дело было сделано. И портрет леди Сары Сэквилль занял новое место в спальне Томаса, между картой, где были отмечены все суффолкские кораблекрушения, и фотографией мамы с Бартоном.
В ту ночь Томас смотрел на бабушку, лежа в постели, и улыбка в ее сияющих черных глазах грела его сердце. Она придавала силы, готовила к встрече со взглядом совсем других сверкающих, зеленых глаз, что будут смотреть на него завтра в суде.
ГЛАВА 21
— Прошу, мистер Ламберт, не забывайте о возрасте свидетеля и о том, что я говорил вам о фотографиях, — сказал судья Грэнджер, одарив адвоката суровым взглядом пронзительных глаз, когда тот поднялся со своего места для перекрестного допроса.
Вторник, два часа дня, и Томас Робинсон находится на скамье свидетелей вот уже два часа. Джон Спарлинг закончил задавать ему вопросы без пяти минут час. Затем был перерыв на час, и Томас бродил по незнакомым оживленным улицам возле здания суда, пытаясь собраться, приготовиться к тому, что последует дальше.
Давать свидетельские показания оказалось и хуже, и лучше, чем он ожидал. Лучше потому, что, как вскоре выяснилось, он сумел выбросить Грету из головы, несмотря на то что та сидела всего в нескольких ярдах от него и все это время так и сверлила его взглядом. Хуже, потому что Спарлинг заставил его рассказать присяжным все ужасные детали и подробности того, что произошло, когда он заперся в шкафу, а убийцы, совсем рядом, в каких-то двух шагах, безжалостно расправлялись в это время с мамой. Рассказ вслух почему-то превратил эти события почти в реальность, Томас заплакал. И тут же возненавидел себя за это. Плакать на глазах у этой сучки, Греты, а маленькая женщина, секретарь, подносит ему салфетки и стакан воды. Томас поклялся про себя, что больше ни за что не допустит такого всплеска эмоций, что бы там ни вытворял с ним толстяк адвокат Греты.
— Хотелось бы начать с этого человека по имени Роузи, — произнес Майлз Ламберт самым дружелюбным тоном. — Вы говорили, что впервые увидели его у дома отца в Лондоне, верно?
— Да.
— В темноте?
— Он стоял под уличным фонарем.
— Спиной к вам, так?
— Да.
— И ни разу не обернулся?
— Нет, не обернулся. Иначе бы он меня заметил.
— Так что лица его вы не видели.
— В тот момент не видел, нет.
— Только затылок и часть щеки, где был шрам?
— Да, длинный и толстый такой шрам. И увидел я его лишь потому, что волосы у него были собраны в конский хвост.
— Да, да, именно. Конский хвост. Но ведь многие мужчины расхаживают с конскими хвостами, и шрамы имеются тоже у многих, не правда ли, Томас?
— Ну, не такие, как у него. Наверняка кто-то сильно полоснул его ножом по физиономии.
— Как драматично. Но суть совсем не в том, Томас. Я клоню к другому. Как вы можете быть уверены в том, что человек, убивший вашу мать, и тот мужчина, что стоял под уличным фонарем спиной к вам, одно и то же лицо?
— Я уверен, это был тот самый человек.
— Уверены несмотря на то, что видели этого человека всего несколько секунд через маленькую дырочку в стене шкафа?
— Я никогда не забуду это лицо.
— Итак, сперва вы видели мужчину со спины, а второй раз — всего лишь несколько секунд, пребывая в состоянии сильнейшего стресса и страха. И с легкостью делаете подобное заключение, основанное на весьма слабых и неубедительных доказательствах. Согласитесь, все это малоубедительно, верно, Томас?
— Это был тот самый человек.
— Вы делаете такой вывод лишь потому, что решили обвинить Грету Грэхем во всем, что тогда случилось?
— Нет.
— Потому что чувствуете себя виноватым, что не могли спасти свою маму от тех людей в то время, как спаслись сами? И вам нужно взвалить эту вину на кого-то еще, я прав? — безжалостно гнул свое Майлз.
— Нет, это неправда. Я все равно не смог бы ее спасти. Она бежала сзади. Это она втолкнула меня в шкаф. Я не закрывал дверцу…
— Все хорошо, Томас, — мягко произнес судья. — Постарайтесь успокоиться. Я понимаю, вам сейчас нелегко. Мистер Ламберт, я же вас просил. Не надо быть столь безапелляционным.
— Слушаюсь, ваша честь. Вот что, Томас. Я вовсе не хочу сказать, что именно вы виноваты в том, что произошло тем вечером. Ничего подобного, я далек от этой мысли. Я просто предположил, что вы можете испытывать чувство вины. Люди склонны чувствовать свою вину, если умирает кто-то из близких, пусть даже самой естественной смертью. Вы ведь понимаете, о чем я, Томас?
