Адива Гефен - Алмазная пыль
А снаружи дождь продолжал ласкать землю…
Папин дом остался позади. Душка вел машину, точно зная, куда ехать. Оставив машину полоскаться под благодатным дождем, посланным нам небесами, мы поднялись в квартиру, в мою старую добрую спальню. Его нежное дыхание вернуло к жизни мое тело и вселило в него покой. Я держалась за его руку, как за парус, который унесет меня в открытое море… Не нужно было спрашивать зачем или почему, не нужно было искать стен и укрытий. Всё было ясно и понятно.
Он прислонился всем телом к стене, протянул руки, и я вошла в них, отдавая ему себя. Всё было так просто. Женщина, желающая мужчину. Мужчина, желающий женщину. Я почувствовала, как его сердце мчится ко мне.
Он положил голову на то место, где бесстыдно колотилось мое сердце. Не знаю, сколько времени мы так простояли, — его голова на моей груди, глаза у обоих закрыты, он дышит мной и нежно гладит мне плечи, будто проверяя что-то очень важное. Его рука терпеливо сглаживала страхи и сомнения, усмиряла бури и опасения, всё еще роившиеся во мне, и освобождала место для любви.
Я привлекла его к себе, взяла его прекрасные руки в свои и провела их по пылающим тропам вверх и вниз, указывая путь. Мне было хорошо. Он ласкал мое тело до тех пор, пока я не утратила чувство места и времени. Я отстранилась только для того, чтобы сбросить одежду и освободиться от всех преград, а затем, свободная и счастливая, вернулась к нему. Увидев мою грудь, он вздохнул, как младенец, наконец-то добравшийся до маминого соска.
…А мне было хорошо.
Мне было так хорошо, что всё забылось и исчезло, и не было ничего — только я, его нежное дыхание и пара рук-волшебниц, которые творили со мной самое чудесное на свете действо.
Мы были мужчина и женщина. Всё остальное было не важно.
* * *Пришли все, кроме Игруна — моего чудесного котика. Ну, почти все, так как три фройляйн были отправлены самолетом в лондонскую клинику на серьезную реставрацию — им предстояли подтяжка лица, поднятие подбородка и бровей, восстановление красок и другие приготовления к грандиозной выставке, намечающейся в венском музее. Но и без них премьера «Южной набережной» в Культурном центре Яффо «Д» была волнующим событием, по крайней мере, для тех, кто приложил к нему руку, или вложил душу и сердце.
Сюзан развязала свой конский хвост и распустила локоны. Она стояла у входа, исполняя роль уверенной в себе хозяйки, и была похожа на мать, которая нашла для своей беспутной дочки жениха с высшим образованием. Каждому приглашенному она вручала красную гвоздику — дар цветочного магазина «Сами и Сосо» — а те искали, как бы незаметно от нее избавиться.
Дедушка, облаченный в парадный костюм, энергично катил перед собой кресло на колесах, в котором сидел Цви «из нашего города», слишком слабый, чтобы идти пешком. Катетеризация дедушкиного сердца прошла успешно, а бурный роман с «дорогой Мирьям» вселил в него силу и бодрость. За ним, улыбаясь и краснея, шла сама «дорогая Мирьям» в девически голубом платье, держа за руку Якоба-Газету, который, не переставая, отдавал честь Джейми Раанане и докладывал, что сегодня у него нет ни одного покойника. Все четверо — сплоченные и счастливые — они выглядели как представители организации «Новая семья»[50].
Шамир в клетчатом пиджаке из Лондона и с нарядным букетом лилий в руках уселся в ряду для почетных гостей, стараясь не смотреть на глубокое декольте Сюзан. Вслед за ним появились Кларисса, Хуанита и с ними еще несколько работающих девушек со сверкающими сумками и устрашающими каблуками-шпильками.
— Привет, капитан, — сказали девушки, и он, ужасно покраснев, встал и выразил нашим ночным героиням подобающее им почтение.
Папа носился за кулисами, в сотый раз показывая русским музыкантам, согласившимся на добровольных началах нам аккомпанировать, что такое латинский ритм, повторял гаммы и пируэты с взволнованной Одайей, которая уверяла, что кто-то вынул у нее из горла голосовые связки.
— Это от волнения, — мягким голосом говорил он ей. — Мне это знакомо. Всё будет хорошо.
Мама осталась в больнице рядом с экраном компьютера. Душка подключил ее компьютер к сайту Культурного Центра, и она обещала, что будет смотреть нас в прямом эфире.
Даже мэр города пришел, сфотографировался с тремя девушками из ансамбля и сразу исчез, оставив вместо себя заведующую городским отделом культуры, озирающуюся с видом гордой наседки. Казначей мэрии не пришел, не было также заведующего отделом водоснабжения и руководителя отдела парковки, чада которых так и не получили главные роли. Зато родственники Одайи заполнили зал, украсив его цветом шоколада, и раздавали книжечки псалмов всем желающим.
— На счастье, — приговаривали они, сверкая глазами.
Я влилась в закулисную суматоху. Девочки из ансамбля хихикали, тесно прижавшись друг к дружке, как стая перепуганных цапель. Танцевальные костюмы туго обтягивали их тоненькие фигурки. Они ждали, когда Душка подаст им знак.
— Второй звонок, — объявил мой мужчина. — Третий звонок…
В животе у меня бушевала мировая революция.
Душка начал обратный отсчет:
— Десять… Девять… — Затянутый в галстук Фима, руководитель спектакля, кивнул нашему трио музыкантов и взялся за шнур занавеса, сделанного из покрывала с дедушкиной кровати.
Танцоры застыли, девочки замолчали, папа отбил пальцами такт: три, четыре, и… «Южная набережная» отправилась в путь.
Единственным моим желанием было исчезнуть. Не быть там. Не видеть провала. Я вышла из зала. Я хотела домой, хотела плавать в озере Кинерет, танцевать с утками, кататься на лодке с гориллами — только бы не торчать там, за кулисами, глядя на освещенную сцену. Вчерашняя генеральная репетиция была ужасна! Сюзан сказала, что это ничего, что провал генеральной — верный знак того, что премьера пройдет успешно, но я превратилась в комок нервов. Я беспокойно ходила по переполненной стоянке то дуда, то обратно, пинала камни, стучала кулаком по забору, дождь смывал мои соленые слезы, а я клялась, что никогда в жизни не буду больше ставить никаких спектаклей. Даже спектакль одного актера не буду! Даже спектакль в детских яслях… Ничего! Совсем ничего! Перееду в кибуц и буду разводить голубей, поеду в Австралию дрессировать крокодилов, но в театр не вернусь! Не вернусь к своему провалу… К созданному мной фиаско. Сюзан меня уволит. Родители заберут своих детей из Культурного Центра. Все кончено. Наверное, все уже разошлись…
…Музыка великого Ленни, выплеснувшись из зала, расцветила серую стоянку, окатила линялые дома Яффо, разгладила зияющие трещинами тротуары и взмыла вверх, украсив крыши и антенны. И тут я услышала их — панки и фантомы ритмично вышагивали по сцене, вместе, как один человек, щелкая пальцами. Кто-то обнял меня и прошептал: «Победа, Габи, победа». И тут же раздался шквал аплодисментов.
