Филлис Джеймс - Первородный грех
— Магнитофон такого типа в издательстве, кажется, всего один, — сказал Дэниел. — Он принадлежал лично мистеру Донтси. Остальные гораздо крупнее — кассетники, работающие на батарейках АС. У них обычные кассеты, размером два с половиной на четыре дюйма. Мистер Де Уитт интересуется, не поговорите ли вы с ним поскорее, сэр? У него дома лежит тяжелобольной друг, он обещал ему вернуться пораньше.
— Хорошо. Я приглашу его следующим.
Газовщик, уже в пальто и вполне готовый уйти, весьма красноречиво выразил свое неодобрение. Его явно одолевали противоречивые чувства — почти собственнический интерес к прибору и возмущение по поводу его неаккуратного использования.
— Не встречал каминов этого типа вот уж по меньшей мере лет двадцать. Ему место в музее. Но функционирует он нормально. Он хорошо сделан, он очень прочный. Этот тип каминов делали для детских. Кран у него съемный — видите? Это чтоб дети не могли его случайно включить. Можно вполне ясно представить, что тут случилось, коммандер. Дымоход полностью заблокирован. Сажа в него валилась годами. Бог его знает, когда этот камин профессионально чистили в последний раз. Смерть тут просто у порога стояла. Мне такое и раньше видеть приходилось, да и вам тоже, не сомневаюсь. И еще не раз увидеть придется. И ведь никто не может сказать, что их не предупреждали! Газовым приборам нужен воздух. Без вентиляции мы что получаем? Неправильную работу и растущее содержание угарного газа. А газ сам по себе — совершенно безопасный вид топлива.
— С ним все было бы в порядке, если бы окно было открыто?
— Должно бы быть. Окно высоко, и оно довольно узкое. Но если бы было как следует открыто, с ним все было бы в порядке. А как вы его нашли? Думаю, заснул, сидя на стуле? Так это с ними обычно и бывает. Человек становится вроде как пьяный, засыпает и уже не просыпается.
— Бывают и похуже способы уйти из жизни, — сказал Дэниел.
— Нет уж. Ничего хуже быть не может, если ты — инженер-газовщик. Это — оскорбление делу твоих рук. Думаю, вам потребуется отчет, коммандер? Ладно, скоро вы его получите. Он, говорят, был молодой парень? Это ухудшает дело. Не пойму почему, но только всегда ухудшает. — Он открыл дверь и, обернувшись, оглядел комнату. — Интересно, чего это он сюда наверх работать забрался? Странное место выбрал. Если подумать, так в здании такого размера должно бы рабочих кабинетов хватать и без того, чтоб сюда наверх лезть.
28
Джеймс Де Уитт закрыл за собой дверь и с небрежным видом остановился на пороге, как бы решая — стоит ему заходить в кабинет или нет. Потом легким, свободным шагом пересек комнату и, подойдя к столу, передвинул пустой стул ближе к торцу.
— Не возражаете, если я сяду здесь? — спросил он. — Сидеть напротив друг друга как-то страшновато. Невольно вспоминаются не очень приятные беседы с научным руководителем.
Одет он был довольно небрежно: темно-синие джинсы, свободный свитер в резинку, с кожаными заплатами на локтях и плечах — похоже, купленный на распродаже армейских излишков. Однако на нем эта одежда выглядела почти элегантно.
Он был высок ростом, наверняка выше метра восьмидесяти, худощавый и гибкий, с чуть неловкими движениями крупных рук с длинными, узловатыми пальцами. Худое, умное лицо, с выступающими скулами и впалыми щеками, светилось меланхоличным юмором грустного клоуна. Густая прядь светло-каштановых волос падала на лоб. Узкие глаза под тяжелыми веками казались сонными, но мало что могло ускользнуть от их взгляда, и мало что можно было в них прочесть. Когда он заговорил, его мягкий, приятный, голос и медлительная манера речи странно не соответствовали тому, что он сказал:
— Я только что видел Клаудиу. У нее отчаянно усталый вид. Вам что, так уж надо было допрашивать ее именно сейчас? Она ведь только что потеряла единственного брата, да к тому же при ужасающих обстоятельствах.
— Вряд ли это можно назвать допросом, — ответил Дэлглиш. — Если бы мисс Этьенн попросила нас прекратить беседу или если бы я думал, что она слишком расстроена, мы, несомненно, отложили бы интервью.
— А Франсес Певерелл? Для нее это не менее ужасно. Неужели нельзя отложить встречу с ней до завтра?
— Нет, если только она не слишком расстроена, чтобы встретиться со мной сейчас. В таких расследованиях, как это, нам необходимо получить как можно больше информации как можно скорее.
Кейт почти не сомневалась, что Де Уитт тревожится не столько о Клаудии Этьенн, сколько о Франсес Певерелл. А он сказал:
— Боюсь, я явился не в свой черед, а занимаю место Франсес. Очень сожалею. Просто дело в том, что временно нарушилась одна предварительная договоренность, и мой друг, Руперт Фарлоу, останется один, если я не вернусь к половине пятого. Фактически Руперт Фарлоу и есть мое алиби. Я так полагаю, что главная цель этого интервью — выяснить, имеется ли у меня алиби. Вчера я уехал домой катером в пять тридцать и был в Хиллгейт-Виллидж около половины седьмого. Ехал по Кольцевой линии метро от Черинг-Кросс до Ноттинг-Хилл-Гейта. Руперт может подтвердить, что я пробыл с ним весь вечер. Никто не заходил к нам, и, как ни странно, никто не звонил. Очень помогло бы делу, если бы вы заранее договорились с ним о встрече. Он теперь серьезно болен, и бывают дни, когда ему получше, а бывают — когда похуже.
Дэлглиш задал ему обычный вопрос: знал ли он кого-либо, кто мог бы желать смерти Жерара Этьенна?
— Например, были ли у него политические противники, если использовать это выражение в самом широком смысле слова, — пояснил он.
— О Господи, у Жерара? Конечно, нет! Жерар был безупречно либерален — во всяком случае, на словах, если не на деле. А в конечном счете значение имеют именно слова. Он высказывал абсолютно корректные либеральные мнения. Прекрасно знал, чего сегодня в Англии нельзя говорить, чего нельзя публиковать. И не говорил. И не публиковал. Возможно, у него в голове бродили такие же мысли, как у всех у нас, но ведь это пока не считается преступлением. На самом деле я не думаю, что его особенно интересовали политические или социальные проблемы, даже если они прямо затрагивали издательские дела. Он притворился бы, что это его тревожит, случись такая необходимость, но сомневаюсь, что действительно встревожился бы.
— Что же его тревожило? Что глубоко интересовало?
— Слава. Успех. Он сам. «Певерелл пресс». Он хотел стоять во главе одного из самых крупных… самого крупного и преуспевающего издательства в Великобритании. Музыка: особенно Бетховен и Вагнер. Он играл на фортепьяно, совсем неплохо. Мягкое туше. Жаль, его общение с людьми было не столь мягким и чувствительным. В частности, с каждой из очередных его женщин, как мне кажется.
