Филлис Джеймс - Тайна "Найтингейла"
А теперь стал еще несчастливее, думал Далглиш, возвращаясь к себе в кабинет. К жестокости и ненависти, царившим здесь в прошлом, теперь добавились еще два убийства.
Он сказал Мастерсону, что тот свободен, и уселся за стол, чтобы напоследок самому просмотреть все документы. Не успел сержант уйти, как раздался телефонный звонок. Звонил начальник лаборатории судебно-медицинской экспертизы сказать, что анализ завершен. Джозефин Фаллон умерла от отравления никотином, а никотин был взят из банки с инсектицидом для роз.
VI
Прошло еще два часа, прежде чем он наконец запер за собой дверь Дома Найтингейла и направился к «Гербу сокольничего».
Хотя дорога и была освещена старомодными фонарями, они отстояли далеко друг от друга и светили тускло, так что большую часть пути Далглиш пробирался в темноте. Он не встретил ни души, но вполне мог понять, почему ученицы избегали ходить по этой пустынной дороге ночью. Дождь перестал, зато поднимался ветер, стряхивая последние капли с переплетшихся ветвями вязов. Далглиш чувствовал, как они падают ему на лицо и просачиваются за шиворот, и в какой-то момент даже пожалел, что сегодня утром решил обойтись без машины. Деревья росли очень близко к дороге, отделенные от нее лишь узкой полоской дерна. Несмотря на поднявшийся ветер, было тепло, легкий туман шевелился среди деревьев и окутывал фонари. Дорога была футов в десять шириной. Когда-то она, наверное, была главной дорогой к Дому Найтингейла, но так нещадно петляла среди рощиц вязов и берез, словно прежний хозяин дома надеялся с помощью длинной подъездной дороги усилить впечатление собственной важности.
Идя по дороге, Далглиш вспомнил Кристин Дэйкерс. Он увиделся с ней в три сорок пять. В платном отделении в это время было затишье, а сестра Брамфетт если и находилась где-то поблизости, то старалась не попадаться ему на глаза. Его встретила и проводила к Дэйкерс дежурная палатная сестра. Девушка сидела в постели, опершись на подушки, с жизнерадостным и ликующим видом роженицы, только что разрешившейся от бремени; она приветствовала его так, словно ожидала поздравлений и цветов. Кто-то уже прислал ей букет нарциссов; кроме того, на надкроватном столике рядом с чайным подносом стояли два горшка с хризантемами, а поверх одеяла были разложены пестрые журналы.
Рассказывая о себе, она старалась говорить беспристрастно и сокрушенно, но игра ее была неубедительной. На самом деле она вся светилась от счастья и радости. А почему бы нет? Ее навестила главная сестра. Она исповедалась и получила прощение. Ее переполняла сладостная эйфория отпущения грехов. И более того, подумал он, те две девушки, которые могли бы представлять для нее угрозу, исчезли навсегда. Дайан Харпер покинула больницу. А Хедер Пирс умерла.
И в каком же грехе исповедалась Дэйкерс? Отчего такое необычайное состояние душевного раскрепощения? Хотелось бы ему знать. Но он вышел из ее палаты немногим более осведомленным, чем вошел. Хотя, подумал он, она по крайней мере подтвердила показания Маделин Гудейл о том, что они вместе занимались в библиотеке. А после завтрака она, с чашкой кофе, прошла в оранжерею, где сидела и читала «Нёрсинг миррор», пока не настала пора идти в демонстрационную. В оранжерее с ней были Пардоу и Харпер. Все три девушки одновременно вышли из оранжереи, зашли ненадолго в туалет на третьем этаже, а потом направились прямиком в демонстрационную комнату. Очень трудно было представить, каким образом Кристин Дэйкерс могла бы отравить питательную смесь.
Далглиш прошел уже ярдов пятьдесят, как вдруг остановился на полушаге, застыв как вкопанный: ему почудилось, что он слышит женский плач. Он боялся пошевелиться, стараясь уловить этот леденящий нездешний звук. На какой-то момент воцарилась тишина, казалось, даже ветер стих. Но вот — опять, на этот раз ошибки быть не могло. То, что он слышал, не было ночным криком животного или фантазией уставшего, но перевозбужденного мозга. Где-то слева от него в гуще деревьев надрывно, горько рыдала женщина.
Он не был суеверен, но, как человек с богатым воображением, был впечатлителен. Стоя один в темноте и слыша этот женский голос, причитающий под аккомпанемент ветра, он почувствовал мистический ужас. Ему на миг передались страх и беспомощность служанки из девятнадцатого века, словно она сама коснулась его своим холодным пальцем. На одно страшное мгновение он проникся страданием и отчаянием этой девушки. Прошлое слилось с настоящим. Страшная трагедия растянулась во времени. И вот здесь, сейчас разыгрывалось последнее душераздирающее действие. Затем наваждение прошло. Голос был настоящий — голос живой женщины. Включив фонарик, Далглиш свернул с дорожки в сплошную темень под деревьями.
Ярдах в двадцати от края газона он разглядел маленькую деревянную хибарку; квадратик света из единственного тускло освещенного окошка падал на кору росшего поблизости вяза. Неслышно ступая по влажной земле, Далглиш подошел к хибарке и толкнул дверь. Навстречу ему пахнуло теплым густым запахом дерева и керосина. И чего-то еще. Да, запахом человеческого существа. Сжавшись в комочек на сломанном плетеном кресле, перед опрокинутым ящиком со стоящим на нем фонарем «летучая мышь» сидела женщина.
Сразу сам собой возник образ зверя, пойманного в своей берлоге. Молча они уставились друг на друга. Несмотря на исступленные рыдания, моментально прекратившиеся с его приходом, как будто она просто ломала комедию, в глазах ее не было слез, напротив — в них светилась угроза. Вполне возможно, что этот зверек убивался от горя, но он был на своей территории, и все его органы чувств были настороже. Когда она заговорила, в ее голосе послышалась хмурая озлобленность, но ни тени любопытства или страха:
— Ты кто будешь?
— Меня зовут Адам Далглиш. А тебя как?
— Мораг Смит.
— Я слышал о тебе, Мораг. Ты, должно быть, вернулась в больницу вечером.
— Ну да. А мисс Коллинз — нате вам, пожалста, — велела мне тут же явиться в сестринское общежитие. Я уж просилась, коли нельзя оставаться в Найтингейле, так чтоб позволили вернуться во врачебный корпус. Так нет, куда там! Нечего и думать! Слишком хорошо ладила с врачами. Так что ступай в общежитие, и все тут. Помыкают тобой как хотят, это точно. Я просилась поговорить с главной сестрой, так сестра Брамфетт сказала, что ее, вишь ли, нельзя беспокоить.
Она прервала перечисление своих горестей, чтобы подкрутить фитиль в фонаре. Стало светлее. Прищурившись, посмотрела на него.
— Адам Далглиш. Чудное имя. Небось новичок здесь, а?
— Я приехал только сегодня утром. Наверно, тебе уже рассказали про Фаллон. Я — сыщик. И приехал сюда, чтобы выяснить, отчего умерли Фаллон и Пирс.
