Сирил Хейр - Трагедия закона
Вспышка гнева погасла, и вслед за ней наступило еще более глубокое уныние. «Это конец, — повторял он себе снова и снова. — Это конец». Продолжая сидеть перед камином, он уже ни о чем не думал — просто страдал; в голове не было никаких мыслей, кроме мысли о том, что мир рушится. А потом вдруг он понял, что надо делать.
В последний момент Хильда решила не оставаться на ночь и объявила, что интуиция подсказывает ей: надо возвращаться домой. Никто, разумеется, не мог опровергнуть ее утверждения, но можно было предположить, что в данном случае интуицию подпитывала острая неприязнь к одной из родственниц, которая тоже была приглашена на свадьбу и которой отвели лучшую из свободных спален. Так или иначе, Хильда покинула дом брата сразу же после ужина и успела на последний лондонский поезд. На вокзале она не без труда нашла такси и добралась до дома только около полуночи. К ее удивлению, в гостиной все еще горел свет. Войдя, она нашла мужа в кресле, без сознания. Рядом на полу стоял пустой стакан, а на столе лежало два написанных им собственноручно письма. Одно было адресовано ей, другое — коронеру.[42]
Врач, который после долгой задержки, чуть не сведшей Хильду с ума, все же наконец прибыл, впоследствии утверждал, что только быстрота ее реакции и присутствие духа позволили спасти жизнь ее мужу. К тому времени, когда он появился, все, что может сделать непрофессионал, опираясь лишь на сохранившиеся в памяти сведения из учебника первой медицинской помощи, было сделано. Барбер чудом избежал смерти. В течение получаса Хильда непрерывно делала ему искусственное дыхание, и к тому времени, когда он начал проявлять слабые признаки жизни, сама физически была на грани обморока. Но, даже поняв, что победа одержана, она не потеряла голову. Бледная, но спокойная, она помогала доктору недрогнувшей рукой профессиональной медсестры, а когда все осталось позади, с полным самообладанием толково изложила ему правдоподобную историю того, что, по ее мнению, случилось. Ее муж плохо спал и привык принимать снотворное. Из-за близорукости он уже не раз неправильно прочитывал назначения, написанные на бутылочках с лекарствами. Очевидно, в данном случае он тоже по ошибке принял слишком большую дозу. Доктор не согласен?
Доктор, впечатленный еще больше, чем прежде, ото всей души согласился. Тем не менее, прежде чем на следующее утро навестить выздоравливающего пациента, он счел своим долгом сообщить о происшествии в местный полицейский участок. Это был старый врач-пенсионер, которого в связи с войной пригласили заменить призванных в армию более молодых врачей, но голову на плечах он имел и краешком глаза заметил адресованное коронеру письмо, которое Хильда неосмотрительно оставила на столе в гостиной.
Глава 21
КОНЕЦ КАРЬЕРЫ
Свой триумф по поводу спасения жизни мужу Хильда увенчала еще одним, менее эффектным, но доставшимся ей большим трудом. К началу следующей судебной сессии Брадобрей снова сидел на судейской скамье, выполняя свои обязанности, на посторонний взгляд, так, словно ничего не произошло. Злые языки, которые распоясались после того, как было опубликовано сообщение о болезни судьи Барбера, внезапно притихли. Все, кто претендовали на то, что они в курсе дела, вычитали в этом сообщении предвестье его надвигающейся отставки. Его возвращение произвело впечатление, слухи на время прекратились.
Какими средствами удалось Хильде впрыснуть мужу достаточное количество жизненной энергии, чтобы заставить его продолжать вести обычную жизнь внутри сковывавшей оболочки постоянного страха, было ведомо ей одной. Уж точно она добилась этого не обращением к Биллю о правах. Барбер дал слово Важному Лицу и намеревался его сдержать. То ли она ухитрилась вопреки очевидности уговорить его, что положение может исправиться, поскольку Сибалд-Смит и женщина, которая дергала его за ниточки, в последнюю минуту, не исключено, подобреют, то ли она просто убедила его, что доиграть игру до конца — это более по-мужски, но факт остается фактом: ей это удалось. Результат, однако, кое-чего стоил ей самой. Все заметили, что в течение нескольких последующих недель она становилась все более бледной и апатичной. Словно поделилась собственной жизнестойкостью, чтобы одушевить робота, который каждый день продолжал ходить в суд, сидеть там, выслушивать прения сторон и угрюмо выносить приговоры, делая вид, что его положение так же неуязвимо, как положение любого другого судьи, которого отделяют от пенсии десять лет.
Прекрасным апрельским утром, когда вся британская публика с волнением обсуждала названия далёких норвежских мест, с ужасающей внезапностью ставшие почти домашними, Барбер — все еще господин судья Барбер — ехал в арендованном автомобиле в Центральный уголовный суд, поскольку настала его очередь председательствовать там на разбирательстве. Он всегда жаловался, что тамошняя синтетическая атмосфера вызывает у него головную боль, и по какой-то собственной причине даже возражал против специального букета цветов, коим город по традиции защищал своих служителей правосудия от угрозы сыпного тифа. В прежние годы редкий его визит туда обходился без того, чтобы он в завуалированной форме не выказал своего отвращения. На сей раз он вообще ничего не говорил. Он ехал, чтобы просто посидеть на еще одной судейской скамье и провести еще один процесс; для него, ожидавшего собственного смертного приговора, уже не имело никакого значения, где это будет происходить и о чем пойдет речь.
Сидевшая рядом Хильда молчала, так же как и он. Теперь она всегда ездила с ним в суд, как будто боялась выпускать его из поля зрения. В то утро она едва заглянула в газету, невидящим взглядом скользнув по обширной карте Норвегии. Все ее мысли были заняты письмом, которое принесли с первой почтой. Она прочла его молча, сложила и спрятала подальше. Барбер не задал никаких вопросов и ничем не дал понять, что его это интересует. Теперь, однако, когда машина остановилась перед светофором на Ладгейт-серкус, он неожиданно нарушил молчание.
— То утреннее письмо пришло от твоего брата, да? — спросил он.
— Да, — безразлично ответила Хильда.
— И что в нем?
— Фарадеи сделали последнее предложение. Оно в точности повторяет предыдущее.
— Вот как?
— Они дают нам сроку до послезавтра, чтобы принять его. В противном случае подают иск, — продолжала Хильда, пока машина заворачивала за угол здания Олд-Бейли. — Майкл говорит, что на этот раз они не шутят.
Барбер вздохнул. Ему почти показалось, что у него с плеч свалилась гора. Он не сказал больше ни слова, пока машина не подъехала к судейскому входу на Ньюгейт-стрит, а потом очень спокойно произнес:
