Эжен-Франсуа Видок - Записки Видока
Пьер Фигас возвращался от еврея совершенно удовлетворенный успехом своего предприятия, как вдруг у особняка Кандаса два человека подозрительной наружности обратились к нему, назвав Рабуином. Это были Лупар и Габлёр, его прежние товарищи по каторге и соучастники побега.
Тем же самым утром, таскаясь по Парижу, они заприметили Пьенуара, направлявшегося на Елисейские поля; они последовали за ним и, порасспросив о нем у соседей, послали записку с приглашением прибыть вечером в Сите, к воровской маме, содержавшей трактир под вывеской Soleil-noir[32].
Но по неловкости лакея записка попала в руки Генриха, который, предчувствуя неладное, сообщил об этом Дидье. Старик, зная, что его господин в прежнее время нисходил до сношений с людьми всякого рода, усмотрел в этом не более чем напоминание о карточном долге, который требовалось уплатить; к тому же и сама герцогиня получила от одной из своих подруг по пансиону подобную пригласительную записку с указанием того же самого адреса.
Между тем Фигас сообщил Пьенуару о появлении Лупара и Габлёра. Услышав это известие, Пьенуар ужаснулся. «Надо покончить с ворами, — решил он. — Ибо, если они заговорят, мы пропали». Фигас согласился со своим сообщником.
Итак, заранее условившись обо всем и вооружившись с ног до головы, они решились отправиться на свидание.
Воровская мамаГорилла в то время работал в «Черном солнце» вышибалой; он учил уму-разуму упрямых клиентов трактира, но, если те продолжали сопротивляться, содержательница выпускала на них двух бульдогов, челюсти которых могли бы перемолоть железо. Горилла, кроме того, находил время ухаживать за хозяйкой, лицо которой, обезображенное ожогом, было поистине страшно. Что касается ее, то она курила с утра до вечера и каждый день выпивала бутылку абсента. Ее поклонник делал то же самое, но это не мешало ему следить за всеми и всем. Однажды вечером, разговаривая с хозяйкой, он сказал:
— Мне кажется, на нас донесли. Меня даже предупредили, что за нами следят шпионы.
— Удвоим меры предосторожности! — ответила та. — К тому же Сена недалеко, и оттуда не так-то легко выбраться.
В ту же минуту появился субъект с подозрительной физиономией и изъявил желание поговорить с воровской мамой. Это был старый ростовщик, желавший обделать одно дельце с бриллиантами, для которого ему требовались двое решительных молодцов.
— Нет ничего легче, господин Жакобюс, — ответила хозяйка.
— Как, вы знаете мое имя?! — удивленно воскликнул жид.
— Еще бы!
— Но я вас никогда не видел.
— Видели. Посмотрите на меня хорошенько.
«Какое страшное лицо!» — подумал про себя гость.
— Неужели вы меня забыли?
— Да кто же вы, наконец?!
— Жуанита.
— Быть не может!
— Но это так, — проговорила она, едва сдерживая рыдание.
— А я считал вас умершей!
Обожженная и страшно изуродованная, Жуанита вернулась в Париж и укрылась в Сите. Она сняла трактир «Черное солнце» и почти никогда оттуда не выходила.
— Ах! — воскликнула она, припоминая о случившихся с ней несчастьях. — Я такой была красавицей в прежние времена! Проклятый Кандас, только попадись он мне!
Еврей мог бы, пожалуй, порассказать ей что-нибудь о ее муже, но это не входило в его планы. Он ограничился тем, что покончил со своим дельцем и, как всегда, осторожный, вышел через потайную дверь на улицу. Едва он вышел, как с той же стороны появились Лупар и Габлёр. В зале они встретили молодого человека, желавшего получить от них кое-какие сведения. Габлёр, приняв его за шпиона Пьенуара, спросил, принес ли он 10 000 франков.
— Вы их получите, если дадите мне ключ к раскрытию тайны, которую я хочу узнать во что бы то ни стало.
При этих словах Лупар и Габлёр, заподозрив в молодом человеке сыщика, поспешили удалиться. Видя, что юноша последовал за ними, Горилла вернулся к хозяйке, чтобы узнать, не следует ли им разделаться по-своему с докучливым незнакомцем.
Генрих — а это был он, — осознав, какая ему грозит опасность, бросил на стойку туго набитый кошелек и произнес:
— Вы ошибаетесь, я не имею никакого отношения к полиции; вот мое имя. — И он подал Горилле свою визитную карточку, украшенную гербом.
— А! — протянул тот. — Посмотрите-ка, хозяйка, вот его карточка, на ней написано: «маркиз де Кандас».
— Маркиз де Кандас! — повторила странным голосом Жуанита и смущенно взглянула на Генриха.
«Да… — подумал Горилла. — Подобные люди не заходят к нам с добрыми намерениями».
— Я с ним покончу, — прибавил он вслух.
— Несчастный! — шепнула ему Жуанита. — Это мой сын!
Потом, увлекая Генриха в свою комнату, она принялась расспрашивать его про отца.
— Сможете ли вы его узнать? — спросил Генрих.
— Конечно! Но где он?
— В Париже.
— Ах! Кандас в Париже?! — воскликнула Жуанита, а потом прибавила: — Но что же привело вас в наше гнездо разврата? Говорите, ничего не бойтесь.
— Если вы хотите знать, то вот настоящая причина: я собирался проследить за Кандасом. Он придет сюда на свидание с двумя людьми, с которыми я только что говорил. Сделайте так, чтобы я мог слышать, о чем они будут говорить, и я вас щедро награжу.
Жуанита, предчувствуя, что за всем этим кроется какая-то тайна, согласилась.
— Вот посмотрите, в эту щелку мы сможем видеть и слышать все, что происходит в зале.
В эту самую минуту воры собрались на ужин.
— Ну, ленивцы, поторапливайтесь! — подгонял помощник хозяйки полудюжину негодяев, медленно входивших в помещение.
— Вот две лисицы, которые снова возвращаются в нору, — сказал кто-то из шайки, указывая на Фигаса и Пьенуара, — они хотели повидаться с Лупаром и Габлёром.
— Эти двое только что вышли и, вероятно, не замедлят вернуться к ужину, — заметил Горилла.
— Не отправить ли за ними экипаж? — предложил один из приглашенных, прозванный Ворасом. — Впрочем, давайте лучше есть.
Не обнаружив хозяйки за столом, многие стали осведомляться о ее здоровье, зная, что она подвержена мигрени. Надо заметить, что эта мигрень, на которую жаловалась Жуанита, была следствием ее чрезмерного пристрастия к табаку и вину. В этот день она была, впрочем, здорова и не верила своим глазам, узнав в двух вновь прибывших прежнего наставника своего мужа и своего бывшего любовника в Гамбурге, Стефана (Пьенуара). В свою очередь, и Генрих не мог прийти в себя от изумления: его отец и господин Лосине чувствовали себя как дома в окружении этих мошенников. В то время как за столом присутствующие обменивались грубыми шутками, послышались три удара в дверь.
