Чингиз Абдулаев - Один раз в миллениум
— В таком случае у вас есть рецепт? — поинтересовалась она.
Он сделал несколько шагов. Она терпеливо ждала.
— Рецепта нет, — наконец сказал он. — Но я знаю одно: счастье всегда внутри нас. Это не внешний фактор, о котором многие мечтают. Деньги, слава, успех — все это лишь внешние атрибуты счастья. Позолота, которая бывает на архитектурных украшениях. Но это не золото, не настоящее золото. Свобода внутренняя и внешняя, независимость, равновесие души, внутренняя гармония — вот что такое счастье. Я, наверное, говорю слишком заумно, но, мне кажется, это и есть ощущение подлинного счастья.
Они шли довольно долго молча, прежде чем она задала вопрос:
— Вы действительно живете один?
Дронго усмехнулся.
— С точки зрения нормального человека это не совсем та гармония, о которой я говорил. Тем не менее, я действительно живу один. Только потому, что мне так удобнее. Я не доставляю неприятностей своими проблемами знакомым и близким.
— Их много?
— Кого?
— Знакомых и близких.
— Нет. Но вас, очевидно, интересуют не они. Вам интересно, есть ли у меня женщина. Любимая женщина. Я угадал?
— Возможно, — сдержанно ответила Линовицая, — но вы не на допросе и можете не отвечать.
— С удовольствием отвечу, — улыбнулся Дронго. — У меня есть жена и сын. Живут они в Италии. К сожалению, в силу многих причин я не имею возможности обеспечить им нормальную жизнь в Москве. Не в смысле материальном, с этим как раз проблем нет. Но при моих поисках истины нельзя иметь за спиной людей, которые могут стать жертвами негодяев. Им небезопасно здесь жить именно из-за моей оригинальной профессии, потому что количество Скрёбовых растет.
— Холодно, — неожиданно сказала она, останавливаясь. — И уже поздно. Вы не могли бы отвезти меня домой?
Она была явно разочарована его рассказом о Джил.
— Конечно.
Он шагнул с тротуара и поднял руку. Через несколько секунд рядом с ними затормозил старенький «Ситроен». Они уселись в машину, и она назвала адрес. За все время пути не было произнесено ни слова. Когда они подъехали, она молча вышла из автомобиля и достала деньги.
— Уберите деньги, — попросил Дронго, — думаю, у меня их достаточно, чтобы оплатить наш проезд. Кроме того, я не являюсь подозреваемым или обвиняемым по тем делам, которые вы ведете, поэтому и могу за вас заплатить.
— Вы странный человек, — вздохнула она, протягивая ему руку, — наверное, с вами очень интересно.
Признаюсь, я немного позавидовала вашей жене. Но не очень сильно. Учитывая ваше одиночество. Прощайте, наш духовный Робинзон.
Она протянула ему руку. Он пожал ее на прощание.
— Надеюсь, что до завтра ничего не произойдет, — сказала Линовицкая, направляясь к подъезд.
Он подождал, пока она войдет в дом. Дверь за ней закрылась. Расплатившись с водителем, Дронго повернул в сторону своего дома. Как она его назвала? Духовный Робинзон. Наверное, она права. Он не сумел остаться романтиком, как Халупович. Когда-то, много лет назад, он был чем-то похож на Эдуарда Леонидовича. Интересно, если бы он попытался повторить экстравагантную выходку Халуповича, то кого бы он пригласил? В жизни Дронго было много женщин. И встречи с некоторыми из них запомнились надолго, иногда на всю жизнь. Но решиться на такое… Халупович был не просто романтиком, но еще и смелым человеком. Попытаться повернуть вспять время, вспомнить молодость, вытащить из небытия женщин, с которыми был знаком много лет назад… Для этого нужна была решительность.
Дронго вдруг услышал шаги за спиной. Он обернулся, чтобы пропустить спешившего. И увидел, что к нему подбегает Линовицкая.
— Я знала, что вы отпустите машину, — произнесла она чуть задыхаясь. На лице была виноватая улыбка. — Извините меня, что я вам надоедаю. Но дело в том, что я тоже живу одна…
Дронго взглянул на нее. Иногда в таких случаях лучше молчать, отдавая инициативу женщине.
— Я понимаю, что это не очень красиво, — упрямо сказала Линовицкая. — Но, может быть, мы поднимемся ко мне? Я могла бы предложить вам чашку кофе. Хотя бы в благодарность за то, что вы меня проводили.
Если сейчас он откажется, она не просто обидится. При ее профессии она замкнется в себе, превращаясь в стерву, какой стала Оксана Григорьевна. Он помедлил с ответом несколько секунд.
— Если вы не хотите… — вспылила она.
— Не нужно ничего говорить, — решительно сказал Дронго. — Идемте быстрее, иначе замерзнем. Кажется, стало еще холоднее. Только договоримся: вместо кофе вы нальете мне горячего чаю. Я больше люблю чай.
Глава двадцать третья
Это был подъезд обычного девятиэтажного дома. Двери запирались на кодовый замок, но очевидно, сюда иногда все же проникали бомжи и кошки. На лестнице стоял характерный запах. Они вошли в лифт. Женщина нажала на цифру «9». Пока они поднимались, она неожиданно спросила:
— Вы не боитесь?
— Держусь изо всех сил, — пошутил он.
На площадке девятого этажа они вышли из лифта. Открыв дверь, она вошла первой.
Каждая квартира имеет индивидуальный, неповторимый запах. Если в ней живут кошки или собаки, то их присутствие обязательно наложится на другие запахи. Если есть маленькие дети, то будет пахнуть детской присыпкой, молоком и еще чем-то сладковатым. Если есть мужчина, то в квартире воцарится устойчивый запах сигарет, терпкого пота, острой еды. В некоторых домах превалирует запах парфюма, перебивая другие ароматы. Есть квартиры, где постоянно пахнет жареным луком, обедом, тушеным мясом, где запахи еды въедаются во все предметы обихода. Словом, у каждого жилища есть неповторимый запах. В квартире Линовицкой пахло свежестью, слабым ароматом лаванды и хорошим кофе, который был, очевидно, любимым напитком хозяйки.
— Раздевайтесь, — она показала на вешалку.
В небольшой двухкомнатной квартире все было устроено целесообразно и уютно. Одна комната была отдана под гостиную, в другой, очевидно, находилась ее спальная и библиотека. Комнаты были раздельные, и, проходя в гостиную, он краем глаза увидел книжные шкафы и одноместную кровать.
В гостиной стояла мягкая мебель, большой низкий столик был изогнут в виде полукруга таким образом, чтобы за ним могло поместиться несколько человек, в углу стояли старинные часы с боем, в другом — телевизор и видеомагнитофон. Светло-бежевые занавески соответствовали обстановке гостиной, ее приглушенным тонам. Дронго сел на диван. Очевидно, Валентина Олеговна любила неформальную обстановку. На столе лежало несколько журналов. Он успел полистать некоторые из них, когда Линовицкая вошла в комнату. Она успела сменить костюм на темное короткое, чуть выше колен, платье. Она сменила обувь, и в туфлях на высоком каблуке казалась не только выше ростом, но и женственнее. Взглянув на нее, он понимающе кивнул:
