Эллери Квин - Насчастливый город
— Я? С удовольствием! И… О, Эллери, я ведь не поблагодарила вас за великолепный подарок, который вы прислали мне из Нью-Йорка, и те чудесные вещи, которые вы прислали маме, папе и Лоле. Вы не должны были так поступать. Ведь мы ничего не сделали, чтобы…
— Чепуха. В последнее время вы часто видели Карта Брэдфорда?
Пэт принялась рассматривать свои ногти.
— Ну, он вечно торчит где-то поблизости.
— А как прошли похороны Джима?
— Мы похоронили его рядом с Норой.
— Знаете, — сказал Эллери, — меня одолела жажда. Как насчет того, чтобы заехать куда-нибудь промочить горло?
— Хорошо, — угрюмо согласилась Пэт.
— Там впереди не «Придорожная таверна» Гаса Олсена? Черт возьми, она и есть!
Эллери остановил машину и помог Пэт выйти. Она скорчила гримасу и сказала, что в Райтсвилле мужчины так не поступают. Усмешка Эллери заставила ее улыбнуться, и они рука об руку вошли в таверну. Эллери повел Пэт прямо к столику, где сидел Картер Брэдфорд, пребывая в напряженном ожидании, и сказал:
— Вот она, Брэдфорд. Наложенным платежом.
— Карт! — воскликнула Пэт.
— Доброе утро, доброе утро, — пропел надтреснутый голос, и мистер Квин увидел за соседним столиком старого пьяницу Эндерсона с пачкой долларовых купюр в руке и стоящим перед ним рядом пустых стаканов из-под виски.
— Доброе утро, мистер Эндерсон, — поздоровался Эллери Квин. Когда он повернулся, Пэт и Картер уже сидели, сердито уставясь друг на друга. Эллери тоже сел и сказал Гасу Олсену: — Используйте ваше воображение.
Гас почесал в затылке и начал хлопотать за стойкой.
— Вы обманом заманили меня сюда, Эллери, — недовольно заявила Пэт.
— Я не был уверен, что вы согласитесь ехать сюда без обмана, — ответил Эллери.
— Это я попросил Квина вернуться в Райтсвилл, Пэт, — хрипло произнес Карт. — Он сказал, что… Пэт, я пытался заставить тебя понять, что мы можем вычеркнуть прошлое, что я люблю тебя и всегда буду любить, что больше всего на свете я хочу жениться на тебе…
— Давай не будем это обсуждать, — проговорила Пэт, нервно теребя скатерть.
Картер взял стакан, который Гас поставил перед ним; Пэт сделала то же самое, радуясь перерыву разговора. Некоторое время они молча потягивали напиток, не глядя друг на друга.
Эндерсон поднялся из-за столика, опираясь ладонью на скатерть, чтобы не упасть, и начал декламировать нараспев:
Я верю, что листик травы не меньше сверкающих звезд,
И что не хуже их муравей, и песчинка, и яйцо королька,
И что древесная лягушка — шедевр, выше которого нет,
И что ежевика достойна быть украшеньем небесных гостиных…[64]
— Сядьте, мистер Эндерсон, — добродушно посоветовал Гас Олсен. — Вы раскачиваете лодку.
— Уитмен, — обернувшись, заметил Эллери. — И весьма кстати.
Старый Эндерсон усмехнулся и продолжал:
И что малейший сустав моих пальцев посрамляет всякую машину,
И что корова, понуро жующая жвачку, превосходит любую статую,
И что мышь — это чудо, которое может одно сразить секстильоны неверных!
Отвесив поклон, пьяница сел снова и начал выстукивать ритм по столу.
— Я был поэтом! — воскликнул он. — А посмотрите на меня теперь…
— Да, — задумчиво промолвил Эллери. — Это истинная правда.
— Вот ваша отрава, — заявил Гас, поставив стакан виски перед мистером Эндерсоном. После этого он с виноватым видом, избегая испуганного взгляда Пэт, быстрой отошел за стойку и спрятался за экземпляром «Архива» Фрэнка Ллойда.
Мистер Эндерсон пил, что-то бормоча себе под нос.
— Пэт, — сказал мистер Квин, — я вернулся сегодня в Райтсвилл, чтобы сообщить вам и Карту, кто в действительности повинен в преступлениях, в которых обвиняли Джима.
— О!.. — Пэтти затаила дыхание.
— Чудеса происходят и в человеческом уме. В день смерти Норы, в больничном зале ожидания, вы поведали мне один маленький факт — и он явился желудем, из которого у меня в голове вырос могучий дуб.
— «И мышь, — громко провозгласил мистер Эндерсон, — достаточное чудо, чтобы потрясти секстильоны! неверных!»
— Значит, это все-таки был не Джим… — прошептала Пэт. — Не надо, Эллери! Прошу вас!
— Надо, — мягко возразил он. — Иначе этот вопросительный знак вечно будет стоять между вами и Картом и переживет вас обоих. Я хочу стереть его и поставить вместо него точку. Тогда глава будет закрыта, а вы и Карт снова сможете смотреть друг другу в глаза. — Он отпил из стакана и нахмурился. — По крайней мере, я на это надеюсь.
— Только надеетесь? — проворчал Карт.
— Правда бывает весьма неприятной, — печально произнес Эллери.
— Эллери! — воскликнула Пэт.
— Но вы оба уже не дети. Не обманывайте себя. Это стояло бы между вами, даже если бы вы поженились, — неопределенность, сомнения, бесконечные вопросы. Вот что отталкивает вас друг от друга. Да, правда бывает неприятной, но если вы знаете ее, то можете твердо принимать решения… Это как операция, Пэт. Вырезать опухоль или умереть. Вы позволите мне начать?
Мистер Эндерсон запел «Под деревом зеленым»,[65] выстукивая пустым стаканом ритм. Пэтти сидела прямо; ее пальцы крепко сжимали стакан.
— Начинайте… доктор.
Карт сделал большой глоток и кивнул. Эллери Квин тяжко вздохнул.
— Помните, Пэт, как вы говорили в больнице о прошлом Хеллоуине, когда я пришел в дом Норы, застав ее и вас переносящими книги из гостиной в новый кабинет Джима наверху?
Пэт молча кивнула.
— И что вы мне сказали? Что книги, которые вы с Норой перетаскивали наверх, вы только что достали из заколоченного ящика. Что вы спустились в подвал всего за несколько минут до моего прихода, увидели ящик с книгами, который оставил там Эд Хотчкис, привезя его со станции несколько недель тому назад, и сами вскрыли его?
— Ящик с книгами? — пробормотал Картер.
— Этот ящик, Карт, был частью багажа Джима, который он отправил почтой из Нью-Йорка, возвращаясь в Райтсвилл, чтобы помириться с Норой. Джим оставил его на хранение на райтсвиллском вокзале. Он пролежал там все время, пока Джим и Нора были в свадебном путешествии, был доставлен в новый дом только после их возвращения и помещен в подвал. В Хеллоуин Пэт нашла его все еще заколоченным. Этого факта я не знал, и он поведал мне правду.
— Но каким образом, Эллери? — спросила Пэт.
