Найо Марш - Смерть после бала
— Портсигар и телефонный звонок.
— Да. Хорошо, Фокс, давайте обсудим портсигар не спеша и обстоятельно. Первое…
И они углубились в рассуждения.
В семь часов Фокс сказал:
— Арестом здесь пока и не пахнет. Слишком мало доказательств.
— И не забывайте, что мы пока еще не нашли шляпу и плащ, — отозвался Аллейн.
— Похоже, мистер Аллейн, что придется просить каждого, у кого нет алиби, позволить нам обыскать его дом. Несколько бестактно, — заметил Фокс.
— Каррадос, — принялся перечислять Аллейн, — Холкат-Хэккет, Дэвидсон, мисс Харрис. Уизерс и Поттер живут вместе, но я готов поклясться, что в их квартире плаща и шляпы нет. То же самое относится и к Даймитри.
— Мусорные ящики, — мрачно добавил Фокс. — Я просил ребят внимательно осмотреть мусорные ящики. Но вероятность обнаружить там то, что мы ищем, настолько мала, что хочется плакать. Как вы считаете, мистер Аллейн, каким образом может человек избавиться от плаща и шляпы? Нам известны все старые трюки. Сжечь их в лондонской квартире нельзя. Как вы сами заметили, был отлив, и их пришлось бы бросать в воду с моста, что было бы довольно рискованно. Как вы думаете, может быть, их оставили в камере хранения на вокзале?
— Придется навести справки. И нужно будет приставить расторопного человека к нашему красавцу. Но лично я не стал бы делать ставку на забытый багаж, Братец Лис. Последние годы об этом слишком много говорят. Расчлененные трупы с назойливым постоянством обнаруживаются в перевязанных веревками коробках не только на лондонской и северо-восточной железных дорогах, но и на страницах детективных романов. Я предпочитаю версию с посылкой. Я уже сделал все обычные запросы. Если эти вещи и отправили почтой, то наверняка в час пик и с одного из центральных почтамтов, и как мы можем теперь напасть на их след, ума не приложу. Остается лишь рассчитывать на счастливую случайность.
На столе зазвонил телефон, и у Аллейна больно сжало сердце, настолько живо это напомнило ему о последнем звонке лорда Роберта. Он поднял трубку. Звонила его мать, чтобы пригласить к обеду.
— Боюсь, что тебе очень сложно вырваться, дорогой, но, поскольку до меня всего пять минут езды на такси, я подумала, может быть, тебе будет удобнее пообедать со мной?
— Буду рад, — сказал Аллейн. — В какое время?
— В восемь, но, если хочешь, можем начать раньше. У меня никого не будет.
— Я приеду сейчас, мама, и мы пообедаем в восемь. Хорошо?
— Замечательно, — ответил мелодичный голос. — Я очень рада, дорогой.
Аллейн оставил дежурному номер телефона матери, — на тот случай, если он вдруг срочно понадобится, и отправился на Катрин-стрит, где она снимала квартиру на время лондонского сезона. Он застал леди Аллейн в окружении газет и с очками в роговой оправе на носу.
— Привет, дорогой, — сказала она. — Не стану притворяться, будто я читаю вовсе не о смерти бедного Банчи, но, если хочешь, мы не будем это обсуждать.
— Должен признаться, больше всего мне хочется сесть в кресло, уставиться в потолок и почти не разговаривать, — ответил Аллейн. — Боюсь, мама, что я не слишком приятная компания.
— Почему бы тебе не принять ванну? — предложила леди Аллейн, не отрывая глаз от газеты.
— Я оскорбляю твое обоняние? — поинтересовался ее сын.
— Нет, но я всегда считала, что, если ты дошел до той стадии, когда хочется тупо уставиться в потолок, ванна — самая лучшая идея. Во сколько ты встал сегодня утром?
— Вчера утром. Но с тех пор я уже успел помыться и побриться.
— И ты совсем не спал прошлой ночью? Я бы на твоем месте все-таки приняла ванну. Сейчас налью тебе воды. Ты можешь воспользоваться моей комнатой. Я распорядилась, чтобы тебе прислали из дому чистую рубашку и все остальное.
— Бог мой! — воскликнул Аллейн. — Ты самая необычная и замечательная мать на свете.
Он лежал в ванне, и звук льющейся воды обволакивал его, погружая в блаженное забытье. Мысли, которые в течение последних шестнадцати часов были так четки и сконцентрированны, стали вдруг расплывчатыми и неясными. Неужели только сегодня утром он шел через двор к едва различимому в густом тумане такси? Сегодня утром! Он помнил, как гулко звучали шаги на булыжной мостовой. «Я должен за себя постоять, разве нет?» Наводящее ужас зрелище медленно и неотвратимо открывающейся дверцы. «Мертвый, разве нет? МЕРТВЫЙ, РАЗВЕ НЕТ?» «Задушен!» — выдохнул Аллейн и, едва не захлебнувшись, проснулся.
Его камердинер прислал чистое белье и смокинг. Аллейн очень медленно оделся, чувствуя себя обновленным, и присоединился к своей матери в гостиной.
— Налей себе сам чего-нибудь, — сказала она, все еще не отрываясь от газеты.
Сидя в кресле с бокалом в руке, он пытался понять, отчего чувствует себя таким смертельно уставшим. Он уже давно привык работать по двадцать четыре часа кряду, обходясь без ночного сна. Наверное, это из-за Банчи. Ему внезапно пришла в голову мысль, что именно сейчас, в эту самую минуту, множество людей вместе с ним вспоминают этого забавного человечка и скорбят о нем.
— В нем было столько обаяния, — сказал Аллейн вслух, и голос матери ответил ему с невозмутимым спокойствием:
— Да, столько обаяния. Свойство, которое природа распределяет самым несправедливым образом.
— Ты не добавила: «как я иногда думаю», — сказал Аллейн.
— Почему я должна это добавлять?
— Люди часто используют эту фразу, чтобы смягчить категоричность своих высказываний, но ты слишком уверена в себе для этого.
— У Банчи обаяние было неотъемлемой чертой характера, поэтому в его случае это не было несправедливостью, — сказала леди Аллейн. — Мы будем обедать? Уже объявили.
— Бог мой! — воскликнул Аллейн. — А я и не заметил.
Когда они перешли к кофе, он спросил:
— А где Сара?
— Она обедает у друзей, а потом едет с ними в театр. Там есть кому за ней присмотреть.
— Она видится с Роуз Бирнбаум?
— Мой дорогой Родерик, скажи на милость, кто это — Роуз Бирнбаум?
— Это бремя миссис Холкат-Хэккет на нынешний сезон. Профессиональное бремя.
— А, эта девушка! Бедняжка, да, я ее помню. Не знаю, общается с ней Сара или нет. А в чем дело?
— Мне хотелось бы, чтобы ты как-нибудь пригласила ее. Только не на официальный прием, у нее развился комплекс неполноценности на этот счет. Бедняга являет собой один из самых печальных побочных продуктов лондонского сезона.
— Понимаю. Мне всегда было удивительно, зачем такая исключительно бессердечная и жесткая женщина связалась с платной протеже. Что, у Холкат-Хэккетов туго с деньгами?
