Анна Грин - Кто убийца?
Однако на моей дороге стояла еще Джен. Пока она была жива, я каждую минуту должен был опасаться за свою свободу, а может быть, и за жизнь. Я решил одним ударом навсегда устранить ее с моего пути и в то же время удовлетворить свое чувство ненависти к Клеверингу. Но каким образом это сделать? Как я мог выполнить свой план, не отлучаясь надолго из дому и не возбудив ни в ком подозрений? Сначала эта задача казалась мне неразрешимой, но когда я тщательно все обдумал, то пришел к убеждению, что единственный выход, который мне оставался, — это устроить дело так, чтобы Джен сама покончила с собой. Не успело во мне созреть это решение, как я поспешил привести его в исполнение. Я очень хорошо сознавал угрожавшую мне опасность и решил принять все меры предосторожности. Я заперся в своей комнате и написал ей письмо печатными буквами, поскольку иначе она не могла бы разобрать послания. Рассчитывая на ее невежество, суеверие и легкомыслие, я сообщал, что каждую ночь я вижу приятные сны, в которых она играет главную роль, и что мне очень хочется, чтобы такие же сны видела и она. Поэтому посылаю ей одно волшебное средство в виде порошка, которое она должна принять, чтобы погрузиться в мир сладостных видений. Она должна была сжечь мое письмо, потом принять порошок и лечь в постель, подложив под подушку прилагаемый небольшой конверт. В этом конверте и находилось ложное признание, которое должно было бросить тень на Клеверинга.
Для меня пришло время ужасных душевных мук, хоть я и послал письмо без подписи. Малейшее отступление от моих наставлений со стороны Джен могло погубить все дело. О результате этой хитро задуманной комбинации я мог узнать только из газет, но, даже когда несколько дней спустя я прочел в газете небольшую заметку, в которой сообщалось о смерти девушки, я все же не испытал ни малейшего облегчения.
Что будет дальше, об этом знают только мрачные стены тюрьмы, в которой я сижу. Это мои последние слова, силы мои подходят к концу».
Глава XXXIX
Последствия ужасного преступления
– Элеонора! — воскликнул я, вбегая без церемоний в ее комнату. — Готовы ли вы выслушать добрую весть? Весть, благодаря которой румянец снова вернется на ваши бледные щеки и снова заблестят ваши милые глаза и которая озарит всю вашу жизнь радостным светом?
– Я не знаю, в чем дело, — прошептала она. — Боюсь, как бы то, что кажется вам хорошей вестью, не показалось мне очень дурной.
Но, когда я рассказал ей, как все происходило в действительности, когда я представил ей все доказательства того, что Харвелл совершил это ужасное преступление, а Мэри к нему совершенно не причастна, первые слова ее были:
– Отведите меня к ней, ради бога, отведите. Я не успокоюсь, пока на коленях не выпрошу у нее прощения. И как только я могла так оскорбить ее своим подозрением!
Я счел своим долгом исполнить ее желание, велел подать экипаж и повез к кузине.
– Мэри, наверно, оттолкнет меня, — рыдая, повторяла она по дороге, — она не захочет видеть меня и будет права, ведь подобной несправедливости никто на ее месте не простил бы. Но, бог свидетель, я была твердо уверена, что у меня достаточно оснований для подозрений, и если бы вы знали…
– Я знаю, — перебил я ее. — Мэри сама признает, что все улики были против нее и что у всех было право ее подозревать.
– Она говорила это?
– Да.
– Сегодня?
– Да.
– В таком случае она должна была очень измениться за последнее время.
Несколько минут спустя экипаж остановился, и я вошел с Элеонорой в тот дом, где недавно разыгралась мрачная трагедия. Глаза моей прелестной спутницы сияли, румянец играл на щеках, она вся была преисполнена светлой, радужной надеждой.
Томас открыл дверь и радостно приветствовал свою госпожу словами:
– Мисс Левенворт находится в гостиной.
Поскольку я заметил, что Элеонора от волнения едва стоит на ногах, то предложил подождать немного, пока она успокоится.
– Я должна идти скорее, я не могу ждать, — ответила девушка и быстрым шагом направилась по коридору к дверям гостиной; вдруг дверь открылась, и на пороге показалась Мэри.
В возгласах приветствия, которыми обменялись кузины, было сказано все. Элеонора хотела броситься к ногам сестры, но та в смущении поспешила удержать ее от этого.
– Моя вина перед тобой слишком велика, — проговорила Элеонора, — ты, наверно, не в состоянии будешь простить меня…
– Разве сама я не была виновна в тщеславии и высокомерии? Но теперь я настолько искренно в этом раскаиваюсь, что все прощаю тем, кто виноват передо мной, — ответила Мэри.
Когда полчаса спустя в небольшую комнату, где я находился, вошла Мэри, я был удивлен происшедшей в ее лице переменой: вместо высокомерной улыбки на лице ее было выражение кроткой радости. Я пошел ей навстречу и подал руку с чувством глубокого уважения и дружеской искренностью, хотя еще за минуту до этого и сам не предполагал, что у меня могут возникнуть такие чувства по отношению к ней.
– Благодарю вас, — сказала девушка, покраснев, — я вообще только теперь понимаю, как должна быть благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Но об этом в другой раз, а сегодня вы должны помочь мне уговорить Элеонору принять в подарок все состояние, завещанное мне дядей. Вы знаете, что оно по праву принадлежит ей, и она получила бы его, если бы…
– Но подумайте! — воскликнул я. — Не торопитесь: хорошо ли вы взвесили это решение? Действительно ли окончательно намерены передать состояние дяди своей кузине?
– И вы еще спрашиваете? — прошептала она.
Клеверинг сидел рядом с Элеонорой, когда мы вошли в гостиную. Он тотчас поднялся с места.
– Мистер Рэймонд, — сказал он, отводя меня в сторону, — прежде всего, позвольте мне извиниться перед вами. Я был глубоко не прав по отношению к вам.
– Мистер Клеверинг, — перебил я его, — не будем говорить о том, что уже отошло в прошлое. Я по крайней мере постараюсь забыть обо всем этом как можно скорее. Будущее улыбается нам так светло, что было бы неблагоразумно отравлять его воспоминаниями.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями и вернулись к нашим дамам. Из дальнейших событий этого дня я упомяну только о следующем: Элеонора так и не согласилась принять состояние, из-за которого была пролита кровь, так что в конце концов было решено выстроить на этот капитал благотворительное заведение в память о дорогом усопшем.
Когда мы распрощались с молодыми супругами, воссоединившимися теперь навеки, я проводил Элеонору домой. Вернувшись к себе, я вскоре уснул, убаюканный сладким сном: главную роль в нем играли лучезарные глаза Элеоноры, которые со временем стали бы светить мне, как путеводная звезда.
