Адива Гефен - Алмазная пыль
Дедушка не растерялся и стал сильно дергаться. Не знаю, что именно он пытался инсценировать, лежа на кладбищенской земле, — то ли сердечный приступ, то ли воспаление оболочки мозга, а может, какую другую холеру…
— Тащи его в машину! — заорал фон Шмидт, пробудив от задумчивости двоих раскосых садовников.
— Дайте мне подойти к нему! — потребовал Душка. — Я был санитаром. Я видел такие случаи. Он может умереть. Вам это нужно? Еще один труп?
Шмидт встал и подошел ко мне. Он крепко схватил меня за локоть:
— Дайте ключи от машины. А ты оставь старика здесь с парнем, — и он потащил меня за собой. — Девушку и психа мы забираем. Шнель! — крикнул он мне в ухо. — В машину! Быстро!
Илия поволок за собой бедного Газету, который во всё горло распевал немецкую детскую песенку:
— Баке, баке кухен, дер бекер хет геруфен, хет геруфен ди ганце нахт, хет геруфен ди ганце нахт…[46]
— Молчать! — завопил Шмидт, ударил Якоба по голове и затолкал в машину.
Я тоже влезла. Илия сел за руль, и машина ожила — быстро и со скрипом развернулась и поползла по дорожкам кладбища к выходу. Боже, умоляла я, пришли сюда Шамира, сделай чудо! Пожалуйста, Боже, я курить брошу, не буду ездить в субботу, не буду есть креветок в кокосовом молоке, завещаю свое тело науке, целую неделю проживу без секса, всё сделаю, только бы Шамир — король сыщиков приехал. Аминь. Но, похоже, моя линия связи с богом была нарушена, потому что у ворот кладбища вместо синей полицейской машины нас ожидал большой темный автомобиль марки «мерседес». Оттуда вышли двое мужчин в черных очках «аля Бандерас», в серых костюмах и с револьверами знакомого вида, вышли и загородили нам выезд. Они, а не Шамир, не непроходимые заросли и даже не Джейми Раанана.
— Что делать, босс? — спросил Илия.
— Думаю! — заорал фон Шмидт.
Но пока он думал, «форд» поравнялся с «мерседесом».
— Стоять, сволочь! — закричал один из гангстеров и стукнул в окно «форда». — Всем выйти из колымаги!
— Не останавливайся! — закричал Шмидт, который, даже не зная иврита, понял, чего хочет от него джентльмен в сером костюме. Но Илия резко затормозил.
— Выходите! — закричал «Бандерас». — Руки вверх, или я отстрелю тебе одно место, придурок!
Шмидт выставил в окно пистолет и выстрелил.
Реакция гангстеров не заставила себя ждать. Раздался выстрел, потом еще один. В машине резко запахло порохом. Шмидт и Илия выкрикивали друг другу бессмысленные команды.
Мы с Газетой спрятали головы между коленями.
— У нас появился шанс спастись, — прошептала я ему, он кивнул, и взгляд его при этом был совершенно разумным и вменяемым.
— Не волнуйся, Габи, — подмигнул он мне. — Ты меня знаешь — я шустрый страус, я бегаю, как борзая.
— Найди Шамира.
Он кивнул, соскользнул с сиденья и открыл дверь, выходящую в сторону забора. Перестрелка между любителями живописи была в самом разгаре. Я сжалась в комок и подняла планку обетов повыше. Подняв на минутку голову, я увидела, как тощее тело Газеты исчезло за забором кладбища. Ура!
— Патроны кончились! — завизжал Шмидт. Бой был окончен. Дверь с моей стороны открылась.
— Выходите! — приказал мне наш новый командир. Его подручный вытащил из машины обоих мошенников. Шмидт орал по-немецки и истерично размахивал руками. Очкарики смотрели на него с нескрываемым профессиональным отвращением.
На руки Илии Коэна и профессора Шмидта были надеты наручники, а их самих затолкали в большую машину.
— Вам нужно особое приглашение! — недобро пошутил один из бандитов, приближаясь ко мне. — Она у нас! — крикнул он в свой мобильник. — Мы сматываемся!
26
Близился полдень, и шоссе Нетивей-Аялон было почти пустым. На развязке а-Шалом «мерседес» повернул на запад. Когда мы приблизились к центру города, у меня уже не оставалось сомнений. Я точно знала, кто нас ждет и где.
Машина въехала на улицу Ахад а-Ам и встала на разбитом тротуаре прямо напротив моего дома.
— Без фокусов! — прорычал бандит, подталкивая меня в спину коротким круглым стволом.
Его напарник, склонившись над Илией и щедрым меценатом, зловеще улыбнулся.
— А вам господа я желаю спокойной ночи, — сказал он, сильно ударяя Илию по затылку, от чего тот потерял сознание. Ту же процедуру он проделал с меценатом. Я на какой-то миг почувствовала даже удовольствие.
— Шагай, — буркнул мой конвоир.
В тетину квартиру проводник мне не требовался. Поднимаясь по лестнице, я продолжала складывать в уме новые фрагменты информации. Тетя Рут, как и каждый член нашей семьи, знала не только о существовании ружья, но и где дедушка его прячет. Он так же, как и Топаз, считала, что дела лучше вести в одиночку, без компаньонов. Она послала этих мафиози разделаться с Топазом, а вчера, когда я не застала ее в квартире, она, должно быть, устраняла последние улики на месте преступления. Возможно, она торопилась вернуть на место ружье. А может, просто хотела убедиться, что Топаз не добрался до картины раньше нее. Теперь я поняла, чей голос слышала за дверью, во время визита первого звена взломщиков. Мерзавка! Это она подослала их ко мне.
Один из мерседесовладельцев толчком распахнул дверь. Второй втолкнул меня в квартиру и запер за мной. Рут сидела на своем большом диване в обрамлении свежеокрашенных локонов, напоминавших желтую мочалку.
— Здравствуй, тетя, — сказала я, и на меня снизошло странное успокоение. Рут ничего со мной не сделает. Она корыстная, она ненормальная, она способна сыпать угрозами, но она не позволит этим хулиганам хладнокровно убить свою единственную племянницу, дочь своей лучшей подруги.
— Сядь! — приказала тетя.
— Где папа и мама? Они еще не вернулись из больницы?
Рут не ответила.
— Где мой отец и его псих? — спросила она у своих горилл, которые стояли у двери.
— Немцы захватили только ее. С ней больше никого не было.
Ее холодный взгляд вернулся ко мне.
— Радость моя, — сухо сказала она. — Мы должны кое-что обсудить. Точнее, тебе придется ответить мне на несколько простых вопросов.
— Например?
— Например, куда Якоб Роткопф спрятал мою картину.
— С чего ты взяла, что я знаю ответ на этот вопрос?
— Мне звонил Цви Вайнциблат из дома престарелых в Нетании.
— Как у него дела? Он уже в полном маразме.
— Он в абсолютно здравом уме! Он сказал, что вы у него были, и что он вспомнил одну важную деталь, касающуюся картины. При этом он упомянул Якоба. Он сказал, что говорил с тобой, но ты отвечала как-то странно.
