Адива Гефен - Алмазная пыль
— Ты хочешь сказать, что он закопал ее здесь, под камнем? С Лиором?
— Я тоже так подумал, но когда мы приехали, он сказал, что просто хотел рассказать мне об этом рядом с Лиором. Чтобы он тоже смог услышать. Он рассказал мне, где картина, — Идан вопросительно посмотрел на Якоба, и тот кивнул головой. — Он сказал, что его отец вынул картину из рамы и зашил ее под подкладку зимнего пальто Якоба. Всю войну Якоб проходил в пальто, в котором было обернутое брезентом полотно с картиной Пауля Зуциуса.
Я тут же вспомнила это пальто. Черное тяжелое пальто, которое Якоб носил не снимая, его полы волочились по земле, собирая на себя всякий сор. Бабушка Йона уверяла, что там полно червей и блох, и заставляла Якоба снимать его, перед тем, как войти в дом.
Дедушка поднял руки и бессильно их уронил. Он побледнел.
— Ой… — прошептал он хриплым голосом. — Ой-ой-ой… Майн гот… Мне плохо.
— Что случилось?
— Кажется, я его сжег много лет назад… Мне кажется… Майн гот, от него ужасно пахло, и Йона сказала… Противный мальчишка, почему ты мне ничего не сказал, Якоб?
Но Якоб улыбнулся своей сомнамбулической улыбкой и пробормотал:
— Я сказал Лиору. Лиору сказал…
Я в отчаянии повернулась к дедушке. Картина была в сожженном пальто? Владельцы «мерседеса» ни за что в это не поверят.
— Успокойся, Габриэла, — простонал дедушка. — Всё равно всему капут.
Якоб посмотрел на дедушку и что-то быстро прошептал по-немецки. К дедушке вернулся нормальный цвет лица.
— Руки вверх! — Две фигуры вынырнули из-за памятника и встали перед нами. Илия Коэн и щедрый меценат фон Шмидт. Илия держал пистолет. — Кто закричит, получит пулю в живот!
— Мистер Шмидт, — обратилась я к немцу, — как я рада вас видеть! Вы знаете, что Сюзан вас искала?
— Прекратите молоть чепуху, мисс Амит! — заорал фон Шмидт. Его английский язык был украшен остатками немецкого акцента.
— Хотите, поговорим о вашей чепухе? Только что нам стало известно, что обнаженной госпожи Геббельс с подругами больше нет с нами. Она сгорела. Да, да! Вот так вот… Нет, нет, не в «циклоне», — он ошарашено на меня уставился. — И не поверишь, как всё обернулось, а? — продолжала я. — На этот раз евреи сожгли ее. Справедливость восторжествовала.
— Закройте рот, мисс Амит! — крикнул этот мерзавец. — Жалкие евреи!
Думаю, что он сказал именно это, хотя последние слова он прокричал уже на вражеском наречии.
— А то что будет? Отведете меня в свои душевые?
— Молчать!!! — зашелся он в истерике.
— Встаньте рядом, — приказал Илия, целясь в голову дедушки. Я сжала дедушкину руку. Его ладонь была влажной. Глаза блуждали где-то вдали. Я поняла, что он что-то замышляет.
— Будете делать селекцию?
— Вам лучше помолчать, — прошептал Илия Коэн.
Я сказала:
— Предлагаю вам сдаться. Вспомните, что стало с вашим бесноватым усатиком. У меня есть фильм, если захотите…
Два садовника-таиландца прошли по тропинке между могилами, разглядывая нашу плотно стоящую группу.
— Ни слова, — процедил Илия. Его пистолет угрожающе щелкнул. Идан кивнул садовникам, будто хотел сообщить им, что всё в порядке. Еще как в порядке! Всё замечательно! Просто мы ждем окончательного решения.
— Идите к выходу из квартала. Вон туда.
Униженные и несчастные мы поплелись туда, где стоял наш старый «форд». Интересно, это очень больно, когда вырывают ногти? Якоб прижался к дедушке, который шептал ему, что сейчас прибудут американцы.
Влажная ладонь дедушки лежала в моей руке.
— Я собираюсь устроить маленький спектакль, — прошептал он. — Что-то вроде сердечного приступа. Будет суматоха, и ты убежишь отсюда. Поняла?
Я кивнула.
Голоса птиц и тигров разорвали напряженную тишину. Мелодия джунглей моего телефона. Илия убийственно на меня посмотрел.
— Дайте сюда! — потребовал он.
— Я должна ответить — это полиция, — объяснила я. — Мы условились звонить каждый час. Если я не отвечу, капитан Шамир пошлет все силы безопасности, флотилию и противовоздушные силы меня искать.
Телефон умолк, но через пару секунд снова зазвонил.
— Ответьте и скажите, что всё в порядке, — сказал Илия, втыкая мне в спину свое оружие.
Я ответила.
— Габи, это Цви Вайнциблат. Макс с тобой?
— Конечно, — спокойно ответила я. — Скажите капитану Шамиру, что я могу с ним говорить.
— Габи? Я тебя плохо слышу… Я хочу сообщить дедушке что-то важное. Ты сможешь ему передать?
— Да, никаких проблем, — сказала я. — Всё в порядке. Я жду.
— Что? Хорошо… Когда вы ушли, я вспомнил что-то очень важное. К шестнадцатилетию Лиора дедушка заказал для него шахматный столик. Очень красивый. Такой низкий и широкий из вишневого дерева. Может быть, ты его помнишь… — Краем глаза я видела, как фон Шмидт поторапливает своего подручного.
— Заканчивайте разговор, — потребовал мерзавец.
— Так вот, слушай, Якоб попросил уложить между досками стола это полотно. Сказал, что готовит сюрприз. Я ни о чем его не спрашивал. Полотно всё еще там. Я уверен.
— Хорошо, капитан, не волнуйтесь.
— Я не волнуюсь. В моем дереве никогда не бывает червей или термитов. Ищите в шахматном столике!
Столик Лиора. Дедушка так им гордился! Он сам спроектировал этого неуклюжего уродца, которого после всех пронесшихся над нами бурь и ураганов папа спрятал в кладовую вместе с другими вещами погибшего сына.
Илия вырвал у меня из рук телефон и швырнул его о ближайший памятник.
— Давай и твой тоже! — велел он Душке. Еще один телефон был разбит о белый мрамор памятника. Мы остались без связи…
Я посмотрела на дедушку. Он тяжело задышал и испустил тяжелый стон.
— Ой… Я… Ой, плохо мне… — и наш венский аристократ исполнил драматическое падение, которое могло бы принести ему приз за лучшую роль. Он лежал на земле и стонал, руки его дрожали.
Браво, деда! Ты прошел кастинг! Илия и Шмидт в растерянности уставились на него.
— Он болен, нужно вызвать «скорую», — Душка озабоченно склонился над стариком.
— Не двигаться! — истерически завопил Илия, направляя пистолет на Душку.
— Перестаньте орать! — заорала я. — Вы что, не видите, что он… — тут я горько зарыдала. «Оскар» актрисе за второстепенную роль!
— Ахтунг! — злобно крикнул Шмидт и оттолкнул меня. Он и Душку оттолкнул, и сам опустился на колени рядом с дедушкой. С внушающей тревогу опытностью он прижался ухом к дедушкиной груди и взялся рукой за запястье, прощупывая пульс.
Дедушка не растерялся и стал сильно дергаться. Не знаю, что именно он пытался инсценировать, лежа на кладбищенской земле, — то ли сердечный приступ, то ли воспаление оболочки мозга, а может, какую другую холеру…
