Найо Марш - Премьера убийства
Затем появился Адам Пул.
— Знаете что, суперинтендент, — вздохнул он устало, — если кто-то из моей шарашки будет арестован, то я хотел бы присутствовать при этом. Все-таки я продюсер и за все в ответе… некоторым образом. Но, видите ли, мне бы хотелось проводить мисс Тарн домой — это минут десять езды, — а затем вернуться. Если вы еще будете здесь, то…
Адам помолчал и вдруг выпалил:
— Я говорил с Жаком Доре!
Аллейн подумал и закурил.
— Ну что ж, — ответил он, выпуская дым из ноздрей. — Я готов дождаться вас и буду рад, если вы вернетесь…
— А как Элен? Она, по-моему, уже на пределе.
— Похоже, — кивнул Аллейн.
— Элли! — позвал Пул. — Ты уверена, что хочешь поехать одна?
Вошла Элен Гамильтон, в широкополой черной шляпе, скрывающей круги у нее под глазами, с лицом, припудренным так тщательно, что следов усталости практически не было заметно…
— А машина пришла? — спросила она, не глядя на Пула, и Фокс ответил:
— Да, мэм, она во дворе. Констебль проводит вас.
— Если позволите, — Элен посмотрела на суперинтендента Аллейна, — если позволите, я бы хотела, чтобы со мной поехал Джейко… То есть мистер Доре… Передайте ему, пожалуйста, что я жду его в машине.
Пул вышел вслед за ней, на пятки ему наступал констебль Миног.
Через минуту вошла Мартина. Она смотрела на Фокса, который записывал ее адрес, и все плыло у нее перед глазами. Она даже забыла сказать то, что давно хотела, суперинтенденту, который в отличие от своих сотрудников вовсе не походил на полицейского.
— Джейко просил меня назвать и его адрес, — сказала Мартина смущенно. — Дело в том, что наши адреса совпадают — я снимаю у него комнату…
Девушке показалось, что эта фраза прозвучала весьма подозрительно и почти неприлично для молодой особы, но Аллейн только спросил:
— А что, мистер Доре уже ушел?
— Кажется, он намеревался ждать мисс Гамильтон в ее машине…
— Ну что ж, а вот мистер Пул собирался проводить вас.
Мартина непроизвольно улыбнулась от одной мысли об Адаме.
Из коридора донесся голос Пула:
— Кэйт! Где ты там?
Мартина попрощалась с полицейскими и удалилась под руку с Пулом.
* * *Время шло. Никто больше не шел.
— Ну что ж, — кашлянул Аллейн. — Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе!
Полицейские, растянувшись в цепочку, прошли по коридору, пробрались по задам непроходимых декораций, мимо занавеса и оказались за кулисами.
Посреди темного и пустого тамбура желтело пятно света — и в самой середине этого пятна лежал конверт. Раньше его тут не было…
Аллейн быстро поднял письмо и через плечо заметил Фоксу:
— Так, значит, он решил поступить так…
Они побежали на сцену. Там все еще в беспорядке стояли стулья и в углу темнела софа-Констебль Миног, как самый молодой, полез по лесенке осветителя — врубать огни сцены. Остальные включили свои фонарики, так старательно направляя их на софу, словно чего-то боялись. Но когда Аллейн поднял газету с груди лежащего на софе доктора Резерфорда, всем сразу стало ясно, что доктор мертв.
Полицейские окружили Аллейна, который вскрыл письмо и начал читать:
Написано в конторе театра «Вулкан».
1.45 после полуночи.
Дорогой мистер Аллейн!
Прошу набраться терпения и прочесть мое, увы, довольно бессвязное письмо. Но меня поджимает время, нет возможности изложить все ясно и литературно. Я уже слышу лязг наручников и тюремных засовов.
Итак, Отто Брод написал пьесу, которую показал Кларку Беннингтону. Тот в свою очередь показал пьесу двум своим знакомым, которые читали по-немецки и могли оценить этот опус. Я имею в виду себя и Жака Доре.
Пьеса, которую мы представляли этим вечером, была моей вольной интерпретацией текста Брода, сделанной без его согласия и без его ведома. В конце концов, исходный текст был для меня только материалом. И в любом случае я только улучшил пьесу.
Кажется, это Джордж Мур говорил, что разница между цитатой и исходным высказыванием в одних лишь кавычках? Я целиком согласен с этой глубокой мыслью, и так же считал не кто иной, как Вилли Шекспир.
Но Доре слишком пропитан ложной буржуазной моралью — он узнал в моей пьесе источник, очень меня не одобрил, однако у него хватило деликатности хотя бы просто помалкивать. Английские критики — и Бен это знал — разделили бы мнение Доре, только в отличие от него молчать бы не стали. Бен уже долгое время подозревал неладное и в какой-то момент решился написать Броду. Три дня назад он получил ответное письмо, которое подтверждало его догадки. Это письмо он угрожал использовать для шантажа. Я пытался объяснить Бену, причем совершенно справедливо, что Брод должен быть мне только благодарен за то, что я так расцветил его жалкое вымученное творение. Однако на Бена этот разумный аргумент не подействовал, и он угрожал опубликовать письмо Брода в том случае, если в составе исполнителей пьесы будет сделана известная Вам замена…
Позавчера я решил плюнуть и перестал настаивать на этой замене. Однако благодаря неумеренной и крайне неуместной чувствительности мисс Гейнсфорд замена, увы, все-таки состоялась.
И вот за пять минут до начала спектакля ко мне подходит Бен и заявляет, что после спектакля выйдет к рампе и расскажет аудитории, будто я украл чужую пьесу! О да, такой петрушки в моей жизни еще не бываю! Зная Бена, я должен был действовать стремительно — и я действовал; однако если Вы еще не раскусили моей задумки, то раскусите очень скоро, как только сделаете анализ грима, отковырянного с этой гадкой хари…
Бен припудрил лицо петидин-гидрохлоридом, эффективным анестетическим препаратом, сейчас он очень моден. Его максимальная доза — полтора грана, а на свою верхнюю губу Бен наложил около тридцати гран… Одним словом, я щедро засыпал в его пудреницу петидин, когда Бен был на сцене в ходе последнего акта.
Зайдя в комнату второй раз, я застал его уже в коматозном состоянии. Сомневаюсь даже, что была особая нужда травить его газом, но я решил инсценировать самоубийство. С этой целью я и опрокинул его пудреницу, как поступил бы самоубийца в отчаянии. Единственное, чего я не учел, — это что порошок не должен был попасть на плащ, прикрывавший голову. Тут уж Вы меня, друг любезный, уели своей проницательностью, пониманием техники мизансцен… Будь я жив, пригласил бы Вас разделить со мной аплодисменты, предназначенные драматургу…
Должен Вам признаться, что я и сам привык к этому прекрасному препарату и добавлял его в небольших дозах к моему нюхательному табаку. Я запасся буквально залежами петидина. А в последние дни я носил его полную коробочку — никто ведь не знал, что Бену взбредет в голову, раз уж он стал угрожать мне своим милым письмецом…
