Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой
– Возможно, тут вы правы. Я об этом не подумал.
– Это еще мелочи. Вы наверняка обратили внимание на более существенные неувязки в рассказе Дженни?
– Заставить полицию подозревать в убийстве невинного человека – это очень плохо, – сказал я.
– Кэтчпул, я говорю сейчас не о морали, а о фактах, о том, что физически невозможно. Или вы хотите разозлить меня, чтобы я раньше времени выложил вам то, что я пока не готов рассказать? Bien, я укажу вам на одну подробность в надежде, что, размышляя о ней, вы сами додумаетесь до остального. Как, по словам Дженни Хоббс, ключи от комнат 121 и 317 в отеле «Блоксхэм» оказались в кармане синего пальто Нэнси Дьюкейн?
– Сэмюэл Кидд подбросил их туда. Чтобы свалить вину на Нэнси.
– Он сунул их ей в карман на улице?
– Полагаю, что это совсем не сложно сделать.
– Да, но как же ключи попали к мистеру Кидду? Дженни ведь должна была найти их в комнате номер 238, войдя туда, чтобы убить Негуса, и забрать их вместе с его ключом. Выйдя из комнаты 238 и заперев ее на ключ, она должна была передать все три ключа Сэмюэлу Кидду. Но, по ее словам, в тот вечер, когда произошло убийство, она не была ни в 238-м номере, ни вообще в отеле «Блоксхэм». Мистер Негус сам запер свою дверь изнутри и покончил с собой, спрятав ключ за расшатанной плиткой в камине. Так как же другие два ключа попали в руки Сэмюэла Кидда?
Я подождал пару минут в надежде, что ответ придет ко мне сам собой. Этого не случилось.
– Не знаю.
– Возможно, когда Дженни не явилась, Сэмюэлу Кидду и Ричарду Негусу пришлось импровизировать: первый убил последнего, затем забрал ключи Харриет и Иды из его комнаты. Но почему тогда не захватить и ключ самого Негуса? Зачем прятать его за плиткой в камине? Единственное разумное объяснение состоит в том, что Ричард хотел, чтобы его самоубийство выглядело как убийство. Mon ami, но ведь это легко достигается и в том случае, если бы Сэмюэл Кидд забрал ключ от его комнаты. И незачем было оставлять открытым окно, создавая иллюзию того, что убийца скрылся из комнаты именно этим путем.
Сила его аргументов была неопровержима.
– Если Ричард Негус запер дверь номера 238 изнутри, то как Сэмюэл Кидд попал туда и вынес два других ключа?
– Précisément.
– А что, если он влез в открытое окно, для чего сначала забрался на дерево?
– Кэтчпул, думайте. Дженни Хоббс сказала, что она не была в отеле в тот вечер. Значит, либо Сэмюэл Кидд и Ричард Негус действовали по взаимной договоренности, либо нет. Если нет, то с какой стати мистеру Кидду без приглашения лезть в открытое окно номера мистера Негуса и выносить оттуда два ключа? Зачем? С другой стороны, если бы они договорились, то на руках у Кидда оказались бы три ключа, а не два, и три ключа он подбросил бы Нэнси. Кроме того… если Ричард Негус совершил самоубийство, как вы теперь считаете, и в процессе запонка провалилась ему в рот, то кто, по вашему, убрал тело? Или, вы думаете, можно проглотить яд и ухитриться умереть, вытянувшись по стойке «смирно»? Non! Ce n’est-pas possible.
– Мне придется подумать над этим как-нибудь в другой раз, – сказал я. – У меня от вас совсем голова закружилась. Теперь в ней какая-то каша из вопросов, которых там раньше не было.
– Например?
– Почему наши три жертвы заказали сэндвичи, пирожки, булочки и чай – и так ничего не выпили и не съели? А если они не ели, то куда девалась еда с подносов в комнате Иды Грэнсбери? Что с ней стало?
– А! Вот теперь вы размышляете как настоящий детектив. Эркюль Пуаро понемногу обучает вас пользоваться маленькими серыми клеточками.
– Вы тоже об этом думали – о несоответствии с едой?
– Bien sür[48]. Почему я не попросил Дженни Хоббс растолковать это несоответствие, задав ей много других вопросов? Потому что я хотел, чтобы она считала, будто мы поверили в ее историю. А значит, я не должен был задавать ей вопросов, на которые она не могла ответить.
– Пуаро! Лицо Сэмюэла Кидда!
– Где, mon ami?
– Нет, я просто хочу сказать, что вижу его лицо, то есть… помните тот раз, когда вы впервые увидели его в «Плезантс», он тогда еще порезался бритвой? На щеке у него был порез, вокруг – небольшой пятачок выбритой кожи, а все остальное покрывала щетина?
Пуаро кивнул.
– А что, если этот порез причинило не лезвие бритвы, а какой-нибудь острый сучок, когда он лез по дереву? Что, если Сэмюэл Кидд порезался, влезая или вылезая из окна 238 комнаты? Он ведь знал, что придет к нам с рассказом о Нэнси Дьюкейн, и не хотел, чтобы мы связали порез на его щеке с деревом, растущим за окном номера Ричарда Негуса, вот он и побрил себе кусочек щеки.
– Зная, что мы предположим, будто он начал бриться, сильно порезался и бросил, – сказал Пуаро. – Позже, когда он приходил ко мне в пансион, его борода исчезла совсем, а лицо было сплошь в порезах: напоминание мне о его неспособности поднести бритву к лицу без того, чтобы не порезаться. Таким образом, если я поверю в это, то я буду предполагать, что любой шрам на его лице вызван бритьем.
– Почему вы говорите об этом таким скучным голосом? – спросил я.
– Потому что это совершенно очевидные вещи. Я пришел к этому выводу больше двух часов назад.
– О. – Я почувствовал себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. – Погодите-ка – если Кидд расцарапал себе лицо о ветку дерева за окном комнаты Ричарда Негуса, значит, он мог залезть туда и взять оттуда ключи от номеров 121 и 317. Так ведь?
– Сейчас не время обсуждать это, – сказал Пуаро сурово. – Мы прибыли на вокзал. Из ваших вопросов ясно, что вы слушали невнимательно.
* * *Доктор Амброуз Флауэрдейл оказался высоким мужчиной крепкого сложения, лет пятидесяти, с темными, жесткими, точно проволока, волосами, седеющими на висках. Он был в мятой рубашке, на которой не хватало пуговицы. В письме он написал нам, чтобы мы шли сразу в дом викария; туда мы и направились, и теперь стояли в нетопленном холле с высоким потолком и щелястыми половицами.
Было похоже, что дом передали доктору Флауэрдейлу в безраздельное пользование в качестве больницы для одной-единственной пациентки. Дверь нам открыла сестра милосердия в форме. При других обстоятельствах я поинтересовался бы, куда же девался основной жилец, однако теперь я думал лишь о бедной Маргарет Эрнст.
– Как она? – спросил я, едва мы успели представиться.
Лицо доктора исказилось от боли. Затем он взял себя в руки.
– Мне позволено сообщить вам, что, учитывая все обстоятельства, она чувствует себя неплохо.
– Кем позволено? – уточнил Пуаро.
– Маргарет. Она не переносит пораженческих разговоров.
– Это правда, то, что она просила передать нам?
После небольшой паузы доктор Флауэрдейл кивнул.
