Татьяна Рябинина - Иудино племя
Может, случайно, от волнения? Она с самого начала стала называть его просто Никитой. Свете сначала это не слишком нравилось, но потом она махнула рукой: главное, чтобы отношения складывались хорошо, а уж как называть – не важно. А вот для Никиты как раз было важно. Он очень быстро полюбил эту спокойную, ласковую девочку, которая с таким недетским мужеством терпела свое увечье. Он жалел ее, волновался за нее и готов был все сделать, чтобы она почаще радовалась. Иногда он даже забывал, что это не его родной ребенок. Но Машин жизнерадостный вопль «Никита» словно отбрасывал его в реальность: она воспринимала его как угодно, но только не как отца.
И вот одно только ее слово – «папа»…
От мысли об этом сладко щипало в носу.
Но когда он пришел домой, Маша и виду не подала, что нечто в их отношениях изменилось. Правда, она теперь к нему вообще никак не обращалась. Он тоже решил не форсировать события.
Поздно вечером, когда Света уже спала, а Никита пил на кухне чай – была у него такая привычка, заполночь пить в одиночку чай, - из коридора донесся шум. Он выглянул и увидел Машу, которая осторожно пробиралась к кухне. Она шла без костылей, держась за стену и пыхтя от усилий.
- Что ж ты не позвала, Машуня? – Никита подхватил ее. – Тебе в туалет?
- Нет, я к тебе.
Он посадил девочку на диванчик, сам сел напротив на табуретке.
- Чаю хочешь?
Маша покачала головой.
- Нет. Знаешь… Я тебя сегодня по телефону папой назвала…
Никита закусил губу и замер. Вот сейчас она скажет что-то вроде: «Это случайно так вышло». Но Маша вздохнула и тихонько спросила:
- Можно?
- Что можно? – глупо переспросил Никита, боясь поверить.
- Можно называть тебя папой? Я знаю, папа настоящий только один. Но ты же мне совсем как папа. Даже, может, наверно, лучше.
Никита проглотил колючий комок, сел рядом с Машей. Она порывисто обняла его за шею, и он вдохнул ни с чем не сравнимый детский запах, такой беззащитный, такой родной… Закрыв глаза, чтобы не пустить на волю предательские слезы, он благодарил Бога за все и поэтому совсем не удивился, когда Маша сказала:
- Знаешь, пап, я, когда в этой машине ехала домой, я все Бога просила, если Он на самом деле есть, то пусть с мамой ничего страшного не случится. Наверно, действительно есть.
* * *
В субботу утром выяснилось, что запас продуктов на критической отметке и надо срочно его пополнить. Никита предложил съездить на оптовый рынок. Света заколебалась. Доверить ему такое ответственное дело она не решалась. Не потому что он был туп в хозяйственных вопросах и покупал вместо риса перловку, а потому что подходил к делу творчески. То есть приобретал в отсутствие хорошей курицы камбалу, а вместо сомнительного творога – плавленый сыр, что Свету категорически не устраивало. С другой стороны, серьезные закупки требовали тягловой силы. Сама она машину не водила и категорически отказывалась учиться, ссылаясь на неважную координацию движений. Значит, хочешь не хочешь, а Никиту надо брать с собой. Но оставлять Машу одну после случая в сквере она не решалась. Выходило только одно – потратить как минимум полдня на несколько рейдов по близлежащим ларькам и магазинам.
Но тут заныла сама Маша, выпрашивая фигурный мармелад, который продавался только в одном ларьке на оптовке.
- Возьмите меня с собой, я посижу в машине, - упрашивала она Свету. – Пап, ну скажи ты ей!
Никита, которого от каждого ее «пап» бросало в легкий озноб, не мог ей отказать.
- Свет, да ладно тебе, - осторожно начал он. – Не будешь же ты теперь всю жизнь рядом с ней сидеть. Закроем ее в машине, Конрада тоже возьмем.
Маша благодарно ему улыбнулась и потерлась щекой об рукав. Света нахмурилась:
- Ты, Кит, поосторожнее! Она сядет тебе на шею и поедет, свесив ноги. А машину твою вскрыть – нефиг делать. Ладно, Муся, так и быть, будет тебе мармелад, - все же решилась она. – Останешься дома, а мы поедем на рынок. Постараемся побыстрее. Только учти, к двери не подходить, к телефону тоже. Все ушли на фронт! Нет, телефон я рядом с тобой поставлю, смотри на определитель. Бери трубку, только если мы звонить будем.
Тем не менее, Света нервничала и торопилась, не выбирала, а покупала первое попавшееся. Каждые десять минут вытаскивала из сумки сотовый и звонила домой, чтобы убедиться: там все в порядке. Никиту это начало раздражать. Ему казалось, что Света перегибает палку, но тут он вспомнил, как они бегали по дворам и подъездам, разыскивая Машу, и промолчал.
- Все, поехали домой! – скомандовала Света.
- А охотничьи колбаски?! – возмутился Никита. – А обезглавленный кальмар?
Она посмотрела на него, как на Лаврентия Виссарионовича Пиночета, и даже не удостоила ответом. Вздохнув, Никита подумал, что лучше не усугублять.
Всю дорогу домой Света молчала и теребила пояс плаща. Ее нервозность передалась и Никите, он вел машину резко, совсем не в своей обычной манере, и так же резко высказывался в адрес многочисленный «ездюков», которые буквально заполонили город.
Вот наконец и дом. Вытащив из лифта тяжеленные сумки, они подошли к своей двери. И тут…
- Стой! – Света схватила его за рукав. – Слышишь? – прошептала она.
Откуда-то доносился собачий вой, заунывный, с невероятными переливами, переходящий в короткие взлаивания. Он был точь в точь как тот, в Требнево, в ту ночь, когда умерла… когда убили Веронику.
- Это же Конрад! Господи, Машка!
Света стояла, вцепившись в ручку двери, ведущей к мусоропроводу. Ее лицо стало странно серым, совсем как плащ. Никита поставил сумку на пол и достал из кармана ключи.
- Кит, мне страшно!
- Что это?
Из-за двери донесся звонкий детский смех. Собака перестала выть. Вот Маша сказала что-то, какое-то короткое слово, и Конрад залился снова. Света глубоко вздохнула, взяла у Никиты ключи и открыла замок.
- Мам, пап, идите сюда скорее! – закричала из комнаты Маша, когда они вошли в прихожую. – Слушайте!
Конрад сидел на ковре, широко расставив передние лапы и преданно смотрел Маше прямо в рот.
- Пой! – приказала она.
Пес закрыл глаза, задрал голову и самозабвенно завыл, покачиваясь из стороны в сторону. При этом он переступал лапами, словно исполнял диковинный танец. Никита с недоумением посмотрел на Свету, потом на Машу.
- По телевизору был какой-то фильм старый, и там песню пели. И такие слова были в припеве: «Пой песню, пой!» Коня как услышал, так и начал выть. Только перестанет, а тут опять припев. Ну, он опять воет. А потом я уже ему говорю: «Пой!». Он и поет. Здорово, да? Мам, а откуда он этому научился?
