Гастон Леру - Дама в черном
– Если бы стреляли в него, то стреляли бы, несомненно, все трое. Этот же выстрел — лишь сигнал, что я могу начинать. — И, обратившись ко мне, добавил: — Господин Сенклер, вы должны бы знать, что я никогда никого не подозреваю, если мои доводы не опираются на здравый смысл! Это крепкая палка, которая ни разу еще мне не изменила и на которую я теперь приглашаю всех вас опереться вместе со мной!.. Ларсан здесь, среди нас, и мы найдем его благодаря здравому смыслу. Садитесь же все, прошу вас, и не сводите с меня глаз, так как я сейчас продемонстрирую, каким образом у нас появился лишний труп.
* * *Предварительно он еще раз убедился, что дверь в коридор действительно заперта на замок, затем вернулся к столу и взял в руки циркуль.
– Для наглядности я хотел бы показать вам возможность существования лишнего трупа, — сказал он, — в том самом месте, где он появился.
С помощью циркуля он измерил на рисунке Дарзака радиус круга, изображавшего площадь башни Карла Смелого, и перенес его на чистый лист белой бумаги, прикрепленный им медными кнопками к чертежной доске. Начертив круг, Рультабий отложил циркуль в сторону и взялся за кружечку с красной краской. На вопрос Рультабия, признает ли он свою краску, Дарзак, который, как и все мы, был в недоумении, ответил, что действительно он приготовил эту краску для своего чертежа.
Добрая половина краски успела уже высохнуть в стаканчике, но, по мнению Дарзака, оставшаяся половина сохранила приблизительно тот же оттенок, как и употребленная им на окраску плана полуострова Геркулес.
– Никто не притрагивался к ней, — продолжал Рультабий. — Краска была разбавлена лишь самую малость. Впрочем, вы увидите, что лишняя капля нисколько не помешает моей демонстрации.
С этими словами он обмакнул кисть в краску и начал наносить ее равномерным слоем на все очерченное пространство. Он проделывал это с большой тщательностью, уже поразившей меня однажды, когда в башне Карла Смелого он занимался рисованием, в то время как совершалось убийство. Окончив свое занятие, он сказал:
– Вы видите, милостивые государыни и государи, что слой краски, покрывающей мой круг, ничуть не гуще и не бледнее, чем на плане господина Дарзака. У них один и тот же оттенок.
– Совершенно верно, — ответил Дарзак, — но что все это значит?
– Подождите! — возразил репортер. — Мы можем считать этот раскрашенный план делом ваших рук?
– Черт возьми, да! Я был крайне раздосадован, обнаружив, что он испорчен, когда мы вошли с вами в кабинет старого Боба! Почтенный ученый испортил мою работу, катнув по нее свой череп!
– Вот мы и подходим к главному!.. — заключил Рультабий.
И, взяв со стола самый древний череп человечества, он показал красную челюсть Роберу Дарзаку со словами:
– Согласны ли вы с тем, что краска на этой челюсти именно та, которой был покрыт ваш план?
– Еще бы! Какое в этом может быть сомнение? Череп еще лежал на моем чертеже, когда мы вошли в башню Карла Смелого.
– Таким образом, мы с вами пока придерживаемся одного и того же мнения, — проговорил репортер.
Тогда он встал и с черепом под мышкой направился к нише в стене, служившей прежде амбразурой для пушек, а теперь превращенной Дарзаком в уборную. Тут он чиркнул спичкой и зажег небольшую спиртовку, стоявшую на столе. Над ней он поставил кастрюльку с водой. Череп он по-прежнему держал под мышкой.
Мы не спускали с него глаз, пока он занимался этими странными кухонными приготовлениями. Никогда еще поведение Рультабия не казалось нам более непонятным, таинственным и волнующим. Нас охватывал страх, но мы чувствовали, что кому-то рядом с нами, кому-то из нас было страшно больше, чем всем остальным! Кому же? Быть может, наиболее спокойному на вид? Но самым спокойным был Рультабий, возившийся со своим черепом и кастрюлей.
Но что это? Почему мы внезапно отступаем, охваченные общим чувством? Дарзак, с глазами, расширенными от ужаса, дама в черном и Артур Ранс, я сам… Почему у всех нас чуть было не сорвалось с губ имя «Ларсан»?..
Где же мы его увидели? Что напомнило нам его резкие черты, в то время как мы не спускали глаз с Рультабия? Ах! Этот профиль в красноватых сумерках надвигающегося вечера, этот лоб на фоне амбразуры, залитой кровавым отблеском заходящего солнца! О! Этот суровый и своенравный подбородок, который при дневном свете казался нежно округленным, а теперь вырисовывается так резко и сурово! Как похож Рультабий на Ларсана! Как он похож в эту минуту на своего отца! Это Ларсан!
Мать Рультабия издает тяжелый стон, молодой человек выходит из мрачных декораций, в которых он предстал перед нами с лицом разбойника, подступает к нам и становится прежним Рультабием. Мы еще дрожим. Эдит, никогда не видевшая Ларсана, ничего не понимает и спрашивает меня:
– Что случилось?
Рультабий с помощью кастрюльки, салфетки и горячей воды смывает с черепа краску. Дело идет быстро. Краска исчезает. Он заставляет нас убедиться в этом и затем, подойдя к столу, стоит в немом созерцании своего рисунка. Это продолжается десять минут, в течение которых он знаком просит нас хранить молчание… десять нестерпимо долгих минут… Чего он ждет? Вдруг он хватает череп правой рукой и несколько раз подряд прокатывает его по своему чертежу, как делают это играющие в кегли; затем показывает нам череп, обращая наше внимание на то, что на нем не отпечаталось ни следа красной краски, и снова вытаскивает часы.
– Краска совершенно высохла на плане, — говорит он. — Четверти часа оказалось достаточно для этого. Одиннадцатого числа господин Дарзак, как мы видели, вошел в Квадратную башню со двора в пять часов. Войдя в нее и закрыв за собой дверь комнаты на ключ, господин Дарзак, по его словам, вышел из нее только тогда, когда мы пришли за ним, после шести часов вечера. Что касается старого Боба, то мы видели его входящим в Круглую башню с черепом, не запачканным краской, в шесть часов.
Каким же образом эта краска, которая высыхает за четверть часа, в тот день, спустя целый час после того, как ее оставил Дарзак, могла окрасить череп старого Боба, который в приступе бешенства швырнул его на чертеж? Этому может быть только одно объяснение, а именно: Дарзак, вошедший в Квадратную башню в пять часов и не имевший возможности выйти незамеченным, — не тот Дарзак, который занимался рисованием в Круглой башне перед приходом старого Боба в шесть часов и которого мы застали в комнате Квадратной башни, не заметив, как он пришел туда, а затем вышли с ним… Одним словом, он не тот Дарзак, который сейчас находится перед нами! Таким образом, здравый смысл неопровержимо доказывает нам, что существует двойник Дарзака!
