Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)
Губерт знал о граничившей с безумием любви Вольфганга к Жюли – потеря ее могла бы сделать его несчастным, быть может, даже убить его, – но младший сын был тем более деятельным помощником в планах отца, что сам чувствовал к Жюли преступную симпатию и надеялся отвоевать ее у брата. Небу угодно было, чтобы самые злостные козни разбились о решимость Вольфганга, и тому даже удалось обмануть брата. Состоявшийся брак Вольфганга и рождение его сына действительно остались для Губерта тайной. Вместе с предчувствием близкой смерти старику пришла в голову мысль, что Вольфганг женился на враждебной ему Жюли. В письме, где он приказывал сыну явиться в назначенный день в Р-зиттен, чтобы вступить во владение майоратом, он проклинал его в том случае, если тот откажется расторгнуть этот брак. Именно это письмо Вольфганг сжег у гроба отца.
Губерту старик написал, что Вольфганг женился на Жюли, но он разорвет этот брак. Губерт принял это за фантазии старика, но очень испугался, когда сам Вольфганг не только откровенно подтвердил в Р-зиттене подозрение отца, но и прибавил, что Жюли родила ему сына и что в скором времени он обрадует Жюли, считавшую его до этих пор торговцем Борном из М., известием о ее высоком положении и немалом состоянии. Брат хотел сам поехать в Женеву и привезти любимую жену. Но эти планы нарушила его кончина. Губерт промолчал о том, что ему было известно о существовании ребенка, рожденного от брака старшего брата с Жюли, и присвоил себе майорат, принадлежавший тому по праву. Но через несколько лет его охватило глубокое раскаяние. Судьба страшно наказала его за это преступление: ненависть, возникшая между двумя его сыновьями, с каждым днем разгоралась все с большей силой.
«Ты жалкий, несчастный нищий, – сказал старший двенадцатилетний мальчик младшему брату. – Когда умрет отец, я стану владельцем майората Р-зиттена, и тогда ты должен будешь смиренно целовать мне руки, если я дам тебе денег на новый сюртук».
Младший брат, разъяренный гордыней старшего, бросил в него ножом, который держал в руке, и чуть его не убил. Губерт, опасаясь несчастья, послал младшего сына в Петербург, где тот служил потом офицером под начальством Суворова и сражался против французов. Губерт не решился рассказать всему свету свою постыдную тайну, но не желал брать ни талера у законного владельца майората. Он навел справки в Женеве и узнал, что госпожа Борн умерла от горя, оплакивая непонятно где пропавшего мужа, а молодой Родерих Борн был воспитан одним почтенным человеком, взявшим его к себе.
Тогда Губерт выдал себя за родственника погибшего в море торговца Борна и стал посылать суммы, предназначавшиеся для того, чтобы достойно воспитать молодого владельца майората. То, как тщательно он собирал доходы с майората и как распорядился в завещании, уже известно. О смерти своего брата Губерт упоминал в странных, загадочных выражениях, словно намекая, что произошло какое-то таинственное происшествие и он сам принимал косвенное участие в этом страшном деле. Содержимое черной папки все объясняло. К предательской переписке Губерта и Даниэля был приложен лист, написанный и подписанный Даниэлем. Ф. прочел признание, заставившее его содрогнуться до глубины души.
Губерт явился в Р-зиттен по наущению домоправителя, и Даниэль же написал ему о найденных ста пятидесяти тысячах рейхсталеров. Уже известно, как Губерт был принят братом, как он хотел уехать, обманутый во всех своих надеждах и желаниях, и как адвокат его удержал. В груди Даниэля клокотала ярость и жажда мести, направленная против юноши, желавшего прогнать его как паршивого пса. Он все больше раздувал огонь, пожиравший несчастного Губерта. В еловом лесу, на волчьей охоте, во время метели, они сговорились погубить Вольфганга.
«Извести его», – бормотал Губерт, глядя в сторону и наводя ружье на дичь. «Да, – ухмылялся Даниэль, – но только не так, не так».
Теперь он знал себе цену: он убьет барона так, что ни один петух не крикнет. Получив, наконец, деньги, Губерт пожалел о своем замысле. Он хотел уехать, чтобы избежать дальнейших искушений. Даниэль сам оседлал ночью его лошадь и вывел ее из конюшни, но, когда барон собрался уже ехать, он резко сказал: «Я думал, барон Губерт, ты останешься в майорате, который в эту минуту перешел к тебе, потому что его гордый владелец разбился об обломки башни!»
Даниэль заметил, что Вольфганг, одержимый жаждой золота, часто вставал по ночам, подходил к двери, которая прежде вела в башню, и жадно смотрел в глубину, где, по уверениям домоправителя, должно было лежать целое состояние. Рассчитывая на это, Даниэль стоял в ту роковую ночь у дверей залы. Как только он услышал, что барон отворяет дверь, ведущую в башню, он вошел в залу и подкрался к Вольфгангу, стоявшему прямо над пропастью. Барон обернулся и, увидев ненавистного слугу, в чьих глазах прочел о своей неминуемой смерти, в ужасе воскликнул: «Даниэль! Даниэль! Что ты делаешь здесь в такой час?» Но тот в ответ лишь дико вскрикнул: «Пропади же, паршивый пес!» – и сильным ударом ноги столкнул несчастного в пропасть.
Потрясенный этим ужасным происшествием, барон не находил покоя в замке, где был убит его отец. Он удалился в свои курляндские имения и приезжал в Р-зиттен только раз в год, глубокой осенью. Старый Франц уверял, что Даниэль, о преступлении которого он подозревал, часто показывался в замке в полнолуние, и описывал призрак точно таким, как его видел потом Ф., когда его изгонял.
Так рассказал мне дядюшка всю эту историю, после чего взял мою руку и сказал очень мягким голосом, причем глаза его были полны слез:
– Тезка, тезка, и ее также, и этой милой женщины коснулась страшная судьба, довлеющая над родовым замком! Через два дня после того, как мы оставили Р-зиттен, барон устроил катание на санках. Он сам вез свою жену, но, как только они пересекли долину, лошади вдруг рванули в каком-то необъяснимом страхе и понеслись, словно обезумев. «Старик, старик гонится за нами!» – пронзительным голосом вскрикнула баронесса.
Минуту спустя сани обо что-то ударились, и она вылетела на дорогу. Ее нашли бездыханной: она умерла! Барон не может утешиться, только смерть примирит его с этой утратой! Да, тезка, никогда больше мы не вернемся в Р-зиттен!
Дядя замолк, я ушел от него с разбитым сердцем, и только всеисцеляющее время могло смягчить охватившую меня глубокую скорбь.
Прошли года. Ф. давно уже покоился в могиле, я покинул отечество. Военная гроза, разразившаяся над Германией, загнала меня на север, в Петербург. На обратном пути, неподалеку от X., я ехал темной летней ночью вдоль берега моря и заметил на небе большую сияющую звезду. Подъехав ближе, я увидел по колеблющемуся красному пламени: то, что я принимал за звезду, было, вероятно, большим пламенем.
