Генри Слезар - Воришка
Так прошел день. Он покинул миссис Китинг, оставив ей несколько яблок и кипу старых журналов. На следующий день Мак-Ковней переговорил с Мэри и Джоан Китинг, а также позвонил Михаму. После обеда он отпустил своего помощника Джима Вагнера, и когда тот ушел, набил гроб миссис Китинг — прекрасную модель из бронзы и белого сатина, выбранную Мэри по каталогу — обернутыми в старые газеты камни, чтобы сохранился нужный вес.
Мак-Ковней был слабым человеком, ему редко приходилось затрачивать на что-либо физические усилия. Поэтому, когда он закончил, его тело дрожало от усталости.
И тут позвонила Мэри, заявившая, что они с Джоан еще раз подумали и решили, что раз миссис Китинг при жизни была столь экономной, то и после смерти ей не будет покоя в таком роскошном гробу. Обычный, серый будет более подходящим, да и обойдется он дешевле.
— Но вы должны были сказать мне об этом раньше, — холодно заметил Мак-Ковней.
— Мы решили это в самый последний момент.
— Теперь уже поздно что-либо менять.
— Почему же?
— Есть определенные... технические сложности.
— Ну что же, мистер Мак-Ковней, раз вы не можете сделать для нас такую малость, мы вынуждены будем, наверное, изменить заказ.
— Ни в коем случае! Вы не сделаете этого. Думаю, это было бы верхом неприличия, мисс Китинг.
— Мы живем в свободной стране.
— Подождите. Хотите, я назначу вам специальную цену за бронзу и ткань?
— Что значит специальную?
— Ну, скажем, с двадцати пяти процентной скидкой?
На другом конце телефонного провода прошло короткое совещание, после чего Мэри сказала:
— Но ведь все равно это будет стоить кучу денег.
— А тридцать пять процентов?
— Вот это нас устраивает, — заявила Мэри и повесила трубку.
В эту минуту дверь конторы Мак-Ковнея отворилась и в комнату вошла миссис Китинг со своей язвительной, как обычно, улыбкой. Мак-Ковней беспомощно посмотрел на нее.
— Вы не должны здесь появляться! Скорее возвращайтесь назад и...
— Я услышала телефонный звонок и подумала, что это, может быть, Мэри.
— Нет, звонила не она.
— Да нет, Мак-Ковней, именно она. Я ведь слышала каждое слово.
— Ну хорошо. — Мак-Ковней откашлялся. — Только не надо больше подслушивать.
— О, ее просьба не была для меня неожиданной. Меня это ничуть не задело. Так что, не огорчайтесь. Я никогда за последние годы не чувствовала себя так хорошо, как сейчас. А знаете, почему?
— Нет.
— Потому что мне не надо возвращаться домой. Наконец-то, я свободна. Свободна как птица. — Она вцепилась в его рукав. — Мне ведь не придется идти обратно домой, правда?
— Думаю, что нет.
— Надеюсь, вы ничего ей не сказали?
— Нет.
— Вы хороший человек, Мак-Ковней.
Когда стемнело, Мак-Ковней вывел свою машину из гаража и поставил к задней стене своей конторы, куда обычно подъезжали катафалки.
— Спрячьтесь-ка на всякий случай за заднее сидение, — сказал он, — пока мы не выедем за город.
— А куда мы поедем?
— Я отвезу вас в Детройт. Оттуда вы сможете уехать куда угодно автобусом или поездом.
— Куда же я должна уехать?
— Куда хотите. Вы ведь свободны, как птица.
Несмотря на то, что ночь была теплая, она опустилась на сидение, дрожа всем телом. Мак-Ковней укутал ее в плед.
— Послушайте, Мак-Ковней.
— Да.
— Я чувствовала себя гораздо свободнее, когда сидела взаперти в вашей маленькой лаборатории.
— Сейчас вам просто немного страшно, только и всего. Свобода — великая вещь.
Он вел автомобиль по направлению к автобану. Спустя полчаса, когда городские огни остались позади, Мак-Ковней предложил миссис Китинг пересесть на переднее сидение. Она согласилась и села рядом с ним, ее плечи были окутаны пледом, как у индианки. Мак-Ковней чувствовал себя обязанным развеять ее грусть, так как именно благодаря ему эта женщина оказалась в мчащемся по ночной дороге автомобиле.
— На свете столько прекрасных мест, — начал он твердым голосом, — которые стоит посмотреть.
— Например?
— Ну, скажем, Калифорния. Там круглый год цветут цветы. — Он немного поколебался. — Вот что я хочу вам сказать. Я давно уже мечтал о том, чтобы в один прекрасный день продать свое дело и, уйдя на покой, переехать в Калифорнию.
— Что же вам мешает сделать это?
— Я не мог до сих пор воплотить в реальность свою мечту только потому, что одинок, нет у меня ни семьи, ни друзей. А вы были когда-нибудь в Калифорнии?
— Много раз я проводила лето в Сан-Франциско.
— Вам там нравилось?
— Очень.
— Мне тоже там нравится. — Он снова прокашлялся. — Но в одиночку я бы там жить не смог. Вам не холодно?
— Нет, ваш плед греет великолепно.
— Как птица... насколько я понимаю, быть вольной птицей, оказывается, вовсе не так уж и замечательно.
— Почему?
— Слишком много свободы, не знаешь, что с ней и делать, разве что кружить в воздухе. Такая жизнь не подходит для столь солидной женщины, как вы, миссис Китинг.
— Вполне возможно.
— Полагаю...
— Знаю, Мак-Ковней, о чем вы думаете.
— Правда?
— Разумеется.
Мак-Ковней зарделся.
— Это... все как-то неожиданно, не правда ли?
— Я так не нахожу.
— Но еще полчаса назад я об этом и подумать не мог.
— Это вы. Женщины в таких вопросах более проницательны.
На какое-то мгновение Мак-Ковней замолчал.
— Конечно, мое предложение о женитьбе было сделано не в слишком романтичной форме. Я должен был сказать несколько прочувственных слов.
— Еще не поздно.
Он крепко обхватил рулевое колесо.
— Я думаю, что люблю вас.
— Надо говорить не так, — строго возразила она. — Я ведь не глупая гусыня, которая теряет голову от подобных слов. В моем возрасте любви уже не ждут. Я не хочу...
— Но я действительно люблю вас, — заявил Мак-Ковней.
— Не думаю.
— Вы еще в этом убедитесь.
— Это будет еще одним чудом, совершенным вами, Мак-Ковней?
— Главным из них.
Впервые в своей жизни миссис Китинг услышала признание в любви. В благоговейном молчании она сидела возле Мак-Ковнея, скрестив руки на груди, как девочка во время богослужения.
В Детройте Мак-Ковней поместил ее в отель и поспешил обратно домой, чтобы успеть на «похороны» миссис Китинг.
Две недели спустя они зарегистрировали свой брак в небольшом городке близ Чикаго. Во время долгого, безмятежного путешествия на Запад в автомобиле Мак-Ковнея оба они почти не говорили о прошлом и не высказывали тревоги в отношении своего будущего. Продавая свою похоронную контору, Мак-Ковней слишком торопился, что не позволило получить за нее настоящую цену. Поэтому он был несколько стеснен в средствах. Но он не хотел волновать свою жену подобными проблемами. К тому времени, когда они добрались до Сан-Франциско, от капитала Мак-Ковнея осталось совсем немного. И большая часть этого остатка пошла на покупку маленького домика в Беркли.
