Жорж Сименон - Револьвер Мегрэ
— Нет… не надо. Я думаю, лучше не надо…
— Вы волнуетесь?
— Не знаю.
— Вы боитесь смерти?
— Я болен. У меня больше нет сил. Я… — Он положил руку на грудь, как будто бы с беспокойством прислушиваясь к биению своего сердца.
— Вы знаете, где работает ваш сын?
— В последнее время-нет. Я не хотел, чтобы доктор рассказывал вам.
— Однако два дня тому назад вы настаивали, чтобы доктор познакомил нас.
— Я настаивал?
— Вы хотели мне что-то сообщить. Не так ли?
— Мне было любопытно увидеть вас.
— И только?
— Простите.
Он извинялся по крайней мере в пятый раз.
— Я болен, очень болен. Все дело в этом.
— Однако ваш сын исчез.
Лагранж забеспокоился.
— Может быть, он поступил, как его сестра?
— А что сделала его сестра?
— Когда ей исполнилось двадцать один год, в самый день рождения, она ушла, не сказав ни слова, со всеми вещами.
— Мужчина?
— Нет. Она работает в бельевом магазине, в пассаже на Елисейских полях, и живет с подругой.
— Почему?
— Не знаю.
— У вас есть старший сын?
— Да, Филипп. Он женат.
— А вы не думаете, что Ален у него?
— Они не встречаются. Ничего не случилось, уверяю вас, кроме того, что я болен и остался один. Мне стыдно, что вы побеспокоились. Доктор не должен был… Не знаю, зачем я сказал ему про Алена. Наверно, у меня была высокая температура. Может быть, и сейчас. Не нужно оставаться здесь. Такой беспорядок! Очень душно. Не могу предложить вам даже стакан вина.
— У вас нет прислуги?
— Она не пришла.
Было ясно, что Лагранж лжет.
Мегрэ не решился спросить, есть ли у него деньги. В комнате было жарко, удушливо жарко, воздух тяжелый, спертый.
— Не открыть ли окно?
— Нет. Слишком шумно. У меня болит голова. Все болит.
— Может быть, лучше отправить вас в больницу? Это его испугало.
— Только не это! Я хочу остаться здесь.
— Чтобы дождаться сына?
— Сам не знаю.
Странно. Временами Мегрэ охватывала жалость, и сразу же он раздражался, чувствуя, что перед ним играют комедию. Возможно, этот человек был действительно болен, но не настолько, чтобы распластываться на постели, как жирный червяк, не настолько, чтобы в глазах у него стояли слезы, а толстые губы складывались в гримасу плачущего ребенка.
— Скажите, Лагранж…
Мегрэ замолчал и вдруг поймал взгляд Лагранжа, ставший неожиданно твердым, один из тех пронзительных взглядов, который на вас украдкой бросают женщины, когда им кажется, что вы разгадали их тайну.
— Что?
— Вы уверены, что, когда просили доктора пригласить вас на обед для встречи со мной, вам нечего было мне рассказать?
— Клянусь, я его просил просто так…
Он лгал: именно поэтому и клялся. Опять же как женщина.
— Не хотите дать никаких указаний, которые помогут нам найти вашего сына?
В углу комнаты стоял комод. Мегрэ подошел к нему, все время чувствуя на себе взгляд Лагранжа.
— Все же я попрошу у вас его фотографию. Лагранж собирался ответить, что у него ее нет.
Мегрэ был настолько уверен в обратном, что как бы машинально выдвинул один из ящиков комода.
— Здесь?
В ящике были ключи, старый бумажник, картонная коробка с пуговицами, какие-то бумаги, счета за газ и электричество.
— Дайте мне…
— Что вам дать?
— Бумажник.
Опасаясь, как бы комиссар сам не раскрыл бумажник, он нашел в себе силы приподняться на локте.
— Дайте… Кажется, там есть прошлогодняя фотография.
Его лихорадило. Толстые, похожие на сосиски пальцы дрожали. Из маленького кармашка, явно зная, что она там, он вынул фотографию.
— Раз вы так настаиваете… Я уверен, что ничего не случилось. Не нужно ее давать в газеты. Ничего не надо делать.
— Я вам верну ее сегодня вечером. Или завтра. Он снова испугался.
— Это не к спеху.
— А что вы будете есть?
— Я не хочу есть. Мне ничего не нужно.
— А сегодня вечером?
— Мне, наверно, станет лучше, и я смогу выйти.
— А если вам не станет лучше?
Лагранж готов был зарыдать от раздражения и нетерпения, и у Мегрэ не хватило жестокости расспрашивать дальше.
— Последний вопрос. Где работал ваш сын Ален?
— Я не знаю названия… В какой-то конторе на улице Реомюр.
— Какая контора?
— Рекламная… Да… Должно быть, рекламная. Он сделал вид, что поднимается проводить гостя.
— Не беспокойтесь. До свидания, господин Лагранж.
— До свидания, господин комиссар, не сердитесь на меня.
Мегрэ чуть не спросил: «За что?» Но зачем было спрашивать? Он остановился на минуту на площадке, чтобы разжечь трубку, и услышал шлепанье босых ног по паркету, щелканье ключа в замке, скрип задвижки и, конечно, вздох облегчения. Проходя мимо швейцарской, он увидел голову консьержки в раме окошка и, поколебавшись, остановился.
— Будет лучше, если вы, как просил доктор Пардон, будете время от времени подыматься и узнавать, не нужно ли ему чего-нибудь. Он действительно болен.
— А сегодня ночью он был здоров, я даже подумала, что он хочет съехать с квартиры потихоньку, не заплатив.
Мегрэ, совсем собравшийся уходить, нахмурился и подошел ближе.
— Он выходил сегодня ночью?
— И был настолько здоров, что даже вынес вместе с шофером такси огромный чемодан.
— Вы говорили с ним?
— Нет.
— А в котором часу это было?
— Около десяти часов. Я надеялась, что квартира освободится.
— Вы слышали, как он вернулся?
Она пожала плечами.
— Конечно, раз он наверху.
— Он вернулся с чемоданом?
— Нет.
Мегрэ жил слишком близко, чтобы брать такси. Проходя мимо бистро, он вспомнил о вчерашнем аперитиве, который так хорошо гармонировал с летним днем. Он подошел к стойке и выпил один аперитив, глядя невидящим взглядом на рабочих в белых блузах. Они чокались с ним.
Переходя бульвар, он поднял голову и заметил в открытом окне мадам Мегрэ! Она, должно быть, тоже его заметила. Во всяком случае, услышала его шаги на лестнице, так как дверь открылась.
— С ним еще ничего не произошло?
— Она все еще думала о вчерашнем молодом человеке. Мегрэ вынул из кармана фотографию Алена и протянул ей.
— Он?
— Откуда ты достал?
— Это он?
— Конечно, он! Разве…
Она вообразила, что Алена уже нет в живых, и была потрясена.
— Да нет. Он все еще в бегах. Я только что был у его отца.
— У того самого, о котором вчера говорил доктор?
— Да. У Лагранжа.
— Что он говорит?
— Ничего.
— Значит, ты так и не знаешь, зачем он взял твой револьвер?
